— Наслаждение и боль, Мик, — прошептала она. — Не ты ли
сочинил песню о наслаждении и боли?
Откуда он мог это знать? Он слышал от силы пару альбомов
"стоунов", да и то ранних. Но ответить он не успел, потому что в
следующее мгновение Карен заклеила ему рот. Теперь он не мог произнести ни
звука.
Вот тут Джека охватила смутная тревога. Он связан по рукам и
ногам. Не может позвать на помощь. А вдруг у нее какие-то тайные планы?
Ограбление? Пытка? Разумеется, нет… Он же, в конце концов, Мик Джаггер.
Наслаждение и боль…
— Я ждала, когда же ты наконец приедешь в наш город. — В
шепоте появились зловещие нотки. Теперь она лизала длинное лезвие ножа,
неизвестно как появившегося в ее руке. Металл мрачно поблескивал. — Я небогата.
Я не могла прийти к тебе, как Чэпмен — к Леннону. Но я ждала тебя, Мик. — Лучи
фар автомобиля, разворачивающегося на стоянке, пробили тонкие занавески и
ударили ей в лицо. В желтоватом отсвете ее глаза стали такими же, как у Чарлза
Мэнсона. — Я знала, что ты придешь ко мне. А со временем и все остальные. — Она
глубоко вдохнула, впилась ногтями в грудь Джека. Тот дернулся от боли. — Это
судьба, ничего больше. А от судьбы никому не уйти, Мик. Никому.
У Джека гулко забилось сердце. Его затрясло. Если б не кляп,
зубы выбивали бы дробь. Он глухо застонал, дернулся, но она тут же приставила
лезвие ножа к его шее. Джек почувствовал укол, что-то теплое потекло по шее на
подушку.
— Заткнись и замри, Мик, — прохрипела она. — Я всю жизнь
слушала твой гребаный голос. Теперь тебе придется послушать меня.
Джек не мог говорить, но струйка слюны нашла щель в кляпе и
потекла по подбородку. Груди Карен болтались над ним, но его они уже не
возбуждали.
— Чэпмен был дилетантом, — прошипела она. — Леннон слишком
легко отделался. Пара выстрелов, и готово. — Она зевнула, потянулась. — Но мы с
тобой, Мик, сначала познакомимся поближе. У нас будет, что вспомнить. Я думаю,
ты этого заслуживаешь.
Безумие в глазах женщины нарастало с каждой минутой. Слезы
покатились по щекам Джека.
— Эй, Мик, не плачь. Будь мужчиной!
Джек дернулся вновь и поплатился еще одной раной на шее.
— Наслаждение и боль, Мик, — рявкнула Карен. — Сейчас мы
потрахаемся, если у тебя еще встанет, а потом я вырежу аккуратненькое сердечко
у тебя на груди. Потом мы снова потрахаемся, и я изменю тебе голос на сопрано.
Ты смог бы петь песни "Бич бойз", если бы я оставила тебя в живых.
Джек в очередной раз попытался вырваться, но эта сучка
знала, как вязать узлы. Он умоляюще взглянул на нее глазами Мика Джаггера, но
выражение ее холодного, бессердечного лица не изменилось.
— Нам некуда спешить, Мик, — проворковала она. — У нас
впереди целая ночь, — оскалилась, а когда наклонилась, чтобы укусить за плечо,
напевно прошептала: — "Давай проведем время вместе".
Нэнси А. Коллинз
Правят варгры!
Ночь выдалась жаркой и липкой — обычное дело для летнего
Нового Орлеана.
Варли остановился, чтобы взглянуть на свое отражение в
витрине. Что ж, в любом ночном клубе его примут за своего. В меру подложенные
плечи пиджака, узкие лацканы, китайский шелковый галстук с десятками вышитых
вручную сиамских бойцовых рыбок, темно-серые брюки-клеш, двухцветные кожаные
ботинки на "танках".
Однако за преданность моде приходилось платить: от пота
рубашка уже прилипла к спине, ботинки жали, тщательно уложенный под мусс кок
превращался в бесформенную копну.
Слава Богу, страдать оставалось недолго. Из бара,
расположенного в паре кварталов, нежно несся звук вожделенного
"баса". Он поставил ногу на бампер автомобиля, чтобы завязать шнурок,
и краем глаза поймал надпись, сделанную черной краской на стене банковского
здания: ПРАВЯТ ВАРГРЫ.
* * *
В этой части города подобных надписей хватало, но слово
"варгры" встретилось ему впервые. В нем словно пропустили одну или
две гласные. Варли зашагал дальше, выбросив слово из головы.
Бар располагался в торговом районе, неподалеку от
университетских кампусов. С наступлением темноты поток домохозяек сходил на нет
и улицы оставались в распоряжении студентов. Здание, примыкающее к бару справа,
давно уже снесли, пустырь превратился в импровизированную автостоянку, стена —
в холст для граффити. За последние десять лет бар несколько раз менял название
и владельцев, но в нем по-прежнему звучала живая музыка.
Вечер давно уже начался. Студенты в травленых джинсах от
Кэлвина Кляйна и теннисках поглядывали на панковатых, с немыслимыми хайрами
девиц, кучкующихся на углу. Варли взглянул на стену, скорее автоматически, чем
с интересом. Дважды в год владелец здания белил ее, тем самым открывая новые
возможности для самодеятельных художников-вандалов.
Вроде бы новых шедевров в галерее не появилось: выражения
юношеской любви, "классовые лозунги", названия логотипы любимых
групп, какие-то требования, ругательства… ан нет, поверх всего, цветом алой
крови, — "ПРАВЯТ ВАРГРЫ".
Косяк входной двери подпирали двое крепких молодых парней,
один пониже ростом, второй — повыше. В кожаных куртках с отжеванными рукавами и
рваных джинсах, остриженные "под бритву", с кобрами и шипастыми
розами, набитыми на мускулистых руках. Тот, что пониже, уперся ладонью в плечо
Варли, остановив его. Перед носом Варли появились три пальца, похожие на
венские сосиски.
— Что бы это значило, Сандер? — задал риторический вопрос
высокий. — Уж не хочет ли этот тип проехать на халяву?
— Нет, Хью, — усмехнулся маленький. — На это у него кишка
тонка. — И его черные глазки с вызовом уставились на Варли.
Варли покраснел, протягивая влажную от пота пятерку. Сандер
что-то буркнул, взял деньги, передал Хью, который держал во второй лапище пачку
мятых бумажных купюр. Тот. вытащил из пачки две долларовые бумажки, сунул
Варли. Сандер отступил в сторону, освобождая проход. Варли почувствовал, как
они провожают его взглядами.
В клубе царила темнота. Светились только реклама пива над
баром да с полдюжины прожекторов, направленных на сцену. По утверждению
менеджера, работала система кондиционирования, но множество потных тел и
открытая дверь сводили ее воздействие к нулю.
Гремела музыка. От грохота ударных и воя бас-гитары
завибрировали пломбы в зубах. Барабанные перепонки едва не лопались.
Трое музыкантов кожаными куртками без рукавов напоминали
парней, стоявших у входа: лидер-гитара, высокий, очень худой, коротко
стриженный блондин-альбинос, от затылка до пояса — косичка, оплетенная бисером,
бас-гитара, молодой латинос с иссиня-черным хайром дыбом, и ударник, чуть ли не
мальчишка, но Варли понимал, что ему никак не меньше восемнадцати, иначе его не
пустили бы в бар, где продают спиртное. Наголо выбритая голова придавала ему
сходство с младенцем, пусть из уголка рта и торчала сигарета. Лысый ударник
набрасывался на свои стояки с яростью драчуна-мужа, мутузящего свою жену.
Басовый барабан украшало изображение головы волка с разинутой пастью и
поблескивающими красными глазами: кто-то приклеил на их место велосипедные
отражатели. Под нижней челюстью волка бежало слово: ВАРГРЫ.
