Айви начала играть, но не ноктюрн, заявленный в программе, а «Лунную сонату», которую она сыграла Тристану однажды вечером — казалось, это было много-много лет тому назад.
«Это для меня, — задыхаясь от радости, думал Тристан. — Она хочет сказать им всем, что однажды она сыграла это для меня, той ночью, когда она превратила тьму в свет, когда она танцевала со мной… Айви играет для меня — и она хочет сказать это Грегори и Уиллу!»
Грегори сидел совершенно неподвижно, не обращая внимания на суетливые ужимки Сюзанны, и, словно завороженный, не сводил глаз с Айви.
Уилл небрежно развалился на траве, приподняв одно колено и обхватив его руками. Однако в том, как он смотрел на Айви и слушал ее музыку, не было и тени небрежности. Он словно впитывал каждую сверкающую каплю этого чуда.
Тристан поднялся на ноги и подошел к Уиллу.
Он сел рядом с Уиллом и увидел Айви его глазами — ее сильные гибкие пальцы, облако ее вьющихся золотых волос, отрешенное лицо. Она находилась в каком-то другом мире, и Тристан всей душой хотел стать его частью. Но Айви этого не знала, и Тристан боялся, что она так никогда и не узнает.
В мгновение ока Тристан проник в сознание Уилла и услышал музыку его ушами. Когда Айви перестала играть, Тристан поднялся с травы вместе с Уиллом. Он хлопал и хлопал, подняв руки над головой Уилла. Айви поклонилась, кивнула — и посмотрела куда-то мимо.
Затем она повернулась к остальным. Сюзанна, Бет и Эрик ликовали вовсю. Филипп скакал, как заводной заяц, пытаясь разглядеть сестру над головами стоявшей публики. Грегори стоял неподвижно. Среди шумного ликующего парка, они с Айви стояли в оцепенении, глядя друг на друга так, словно забыли обо всем на свете.
Уилл резко отвернулся и пошел в сторону улицы. Тристан вышел из него и повалился на траву. Вскоре к нему присоединилась Лэйси. Она не сказала ни слова, просто сидела рядом, плечом к плечу, как товарищ по команде пловцов перед заплывом.
«Я ошибался, Лэйси, — глухо сказал Тристан. — Но и ты тоже оказалась неправа. Айви не видит меня. И Уилла она тоже не видит».
«Она видит только Грегори», — кивнула Лэйси.
«Грегори! — с горечью повторила Тристан. — Как же я теперь смогу спасти ее?»
В каком-то смысле общаться с Сюзанной после выступления оказалось даже проще, чем ожидала Айви. В том смысле, что общение вообще не состоялось. Они еще до концерта договорились все вместе встретиться у ворот парка. Когда запыхавшаяся Айви подбежала к друзьям, Сюзанна демонстративно отвернулась.
Но Айви решительно сделала шаг навстречу.
— Тебе понравились картины Уилла? — спросила она.
Сюзанна сделала вид, что не расслышала.
— Сюзанна, Айви спросила, как тебе понравились картины Уилла, — негромко подсказала Бет.
— Прости Бет, — очень медленно проговорила Сюзанна. — Что ты сказала?
Бет беспомощно посмотрела на нее, потом перевела глаза на Айви. Эрик загоготал, радуясь неловкости, возникшей между девушками. Грегори был погружен в свои мысли и ничего не замечал.
— Мы говорили о картинах Уилла, — повторила Бет.
— Отличные картины, — бросила Сюзанна, повернув голову так, чтобы не видеть Айви.
Айви сделала шаг в сторону, пропуская ребятишек с воздушными шарами, а потом предприняла еще одну попытку поговорить с Сюзанной.
На этот раз подруга просто повернулась к ней спиной. Сердобольная Бет встала между подругами и принялась болтать без умолку, как будто слова могли заполнить возникшую между ними отчужденность.
Когда Бет ненадолго прервалась, чтобы перевести дух, Айви сказала, что ей пора идти, чтобы завезти Филиппа домой к его приятелю. Судя по всему, Филипп замечал и понимал гораздо больше, чем она думала. Он беспрекословно повиновался, но когда они с Айви отошли на достаточное расстояние от компании, негромко сказал:
— Сэмми еще не вернулся из лагеря, он будет только после семи.
Айви положила руку ему на плечо.
— Я знаю. Спасибо, что не сказал этого раньше.
По дороге к машине Айви остановилась у небольшого лотка и купила два букетика маков. Филипп не стал спрашивать, зачем она их купила, и куда они поедут. Может быть, он понял и это.
Как только Айви отъехала от площади, ей сразу стало легче на душе. Она устала от выяснения отношений с Сюзанной, ей надоело ради спокойствия подруги держаться подальше от Грегори. Она несколько раз пыталась помириться с Сюзанной, но каждый раз ее протянутая рука повисала в воздухе. Значит, можно прекратить попытки, перестать бегать на цырлах вокруг Сюзанны и Грегори. Айви ни в чем не виновата!
Постепенно гнев ее улегся, и она вдруг почувствовала себя легко и спокойно, словно сбросила с плеч непосильную ношу.
— Почему два букета? — спросил Филипп. — Один от меня?
Значит, он, действительно, все понял.
— Не совсем. Оба букета от нас обоих. Просто я подумала, что будет правильно отнести цветы Каролине.
— Почему?
Айви пожала плечами.
— Потому что она — мать Грегори, а Грегори наш с тобой друг.
— Но ведь она была скверной женщиной! «Скверной»? Странное слово для Филиппа…
— Что?
— Мама Сэмми говорит, что Каролина была скверной женщиной.
— Ну, мама Сэмми не может знать всего, — ответила Айви, въезжая в большие железные ворота.
— Она знала Каролину, — упрямо сказал Филипп.
Айви было известно, что многие люди недолюбливали покойную Каролину. Даже Грегори никогда не говорил о матери ничего хорошего.
— Хорошо, давай сделаем вот как, — сказала она, паркуя машину. — Один букет, оранжевый, путь будет Каролине от меня, а второй — красный, положим Тристану от нас с тобой.
Они молча побрели в богатую часть кладбища.
Когда Айви наклонилась, чтобы положить цветы на могилу Каролины, она заметила, что Филипп отошел подальше.
— Она холодная? — крикнул он издалека.
— Кто?
— Могила. Сестра Сэмми говорит, что у плохих людей могилы холодные.
— А эта очень теплая. Смотри, кто-то положил Каролине алую розу на длинном стебле. Значит, кто-то очень любил ее.
Филипп с сомнением посмотрел в сторону склепа, было заметно, что ему хочется поскорее уйти отсюда.
Айви вздохнула. Неужели он будет так вести себя и возле могилы Тристана?
Но когда они снова пошли по дорожке, Филипп заметно повеселел, стал прыгать через надгробия, и вновь стал обычным болтливым девятилетним мальчиком.
— А помнишь, как Тристан на маминой свадьбе опрокинул себе салат на голову и облился соусом? — спросил Филипп. — А помнишь, как он сунул себе в уши палочки сельдерея?
