— Как зовут мою собаку? — прошептала завороженно, отшатываясь.
— Собаку? — поднял он брови, — Ты меня почему не предупредила, что Воля — собака?! — Я расслабленно опустила плечи. — Ты что, Карельская?!
Все же он очень изменился.
— Да мало ли! Места тут лихие, леший наверняка вас видел уже, — сдвинула брови. Я на самом деле с каждой секундой все меньше узнавала Магистра. — Что с вами?
— В гробу он меня видел! — огрызнулся он. — Знаешь сказку про Кощея Бессмертного?
— Ну да, — пожала плечами настороженно.
— Помнишь, где средоточие проблем его скрывалось?
— В зайце.
Горыныч тяжело вздохнул.
— В яйце, Карельская.
— Ну это в самом конце цепи.
— Ага… только цепи делают, чтобы затягивать их на шее, и не про Кощея эта сказка. Про меня.
— Ого, — я боролась с нестерпимым желанием потрогать Горынычу лоб. — Давно вы тут?
— С утра, — оглянулся он на дом.
— Кирилл ушел? — спросила тихо, боясь его вердикта.
— Кто? — моргнул он. — А! Кирилл… Да. Вы молодцы с Сашей.
Я прищурилась. Значит, с Сашей!
— Курить будете? — процедила.
— Ты же обещала ему бросить… — рассеянно потянулся к предложенной пачке.
— Горыныч, — прорычала я, клацая перед его носом зажигалкой.
— В точку, малышка, садись, — похлопал по плите, — я ему не скажу.
Я нервно затянулась, хмурясь на жизнерадостный вид. Столько хотелось спросить и не хотелось одновременно. Мне казалось, что вот так вот мы с ним сидим в последний раз. Он ведь был мне как второй отец. Или крестный. А теперь все…
— Как теперь будем работать?
— Тебе пока нельзя будет, — выдохнул он облако дыма. — Да и Алекс не пустит. Отдыхай.
Не вернусь к работе. Никогда больше. Прилив растерянности тут же сменился мелочной радостью, и следом — стыдом.
— Да ладно, Алиса, жили же как-то до тебя, — он усмехнулся, а я мысленно перечеркнула «жили», заменяя его на «умирали». — Я и так влип из-за этого всего.
— Нельзя было никого вытаскивать, да?
— Нельзя, ты же знаешь.
Знала. Всегда чувствовала, что Горыныч прет против правил. Никого нельзя тащить с того света. Только ведов было меньше, чем проблем, которые нужно было решать, а Зул всегда был на стороне этого света, а не того. Но за все приходится платить…
Мы сидели с ним, как старые друзья, и курили одну сигарету за другой.
— Вы справитесь? — наконец, решилась задать вопрос.
— Не знаю, — пожал он плечами и перевел на меня взгляд. — Как соберетесь к нам с Марией, позвони… Косте, я уже все подготовил. Попробуем вытащить ее.
Я улыбнулась:
— Спасибо.
— Тебе спасибо. Я твой должник.
Я вздохнула:
— В Институте вас не узнают…
— Привыкнут.
112
Я украдкой следила за ними. Алекс с отцом о чем-то говорили на террасе, пока мы накрывали ужин в гостиной. Нашей гостиной — Алекс предложил собраться у него в доме, поэтому сразу после того, как забрала его из больницы, мы помчались за продуктами. Старалась не сильно мельтешить, но, черт возьми, я мечтала об этом ужине всю жизнь! Это как свадьба у людей!
У оборотней свадеб не бывает. Начало совместной жизни всегда непростое, поэтому нам не до церемоний. Наоборот, хотелось забиться и спрятаться ото всех и погружаться друг в друга без остатка. Но вот родительское покровительство — это важно.
— Алис, все хорошо, — шепнула мама, подходя ко мне.
— Он тебе говорил что-нибудь?
— Говорил, много всего, — улыбнулась мама, закатывая глаза. — Но все это предназначалось тебе. — Я фыркнула, представляя, как отец рвал и метал. — Мы сегодня почти не спали, — продолжала мама, — сначала он вынужден был выслушать меня, потом я — его. — Она была единственной, с кем отец мог обсуждать свои решения и делиться переживаниями. — Но поверь: тому, кто избавил нас от Кирилла, Мирослав никогда не пойдет поперек.
— Ты чувствуешь себя по-другому?
— Не знаю, — пожала плечами, — я так привыкла к постоянной угрозе, что до сих пор не верится. Но метки и след простыл.
Она была в белой рубашке со свободным воротом, и больше никакого пластыря.
— Классно выглядишь, — улыбнулась я.
— Ты тоже, — подмигнула мама, и я закусила губу, вздыхая глубже.
Ужин прошел очень душевно. Хоть Алекс в основном отмалчивался, мы не лезли к нему с расспросами. Одиночке должно быть непросто привыкнуть к большой семье. Я даже обрадовалась, что мы не нагрянули с ним домой, где бы к встрече присоединилась шумная семья Маши и Вовка. Дозы «семьи» нужно будет увеличивать постепенно, и только после медового месяца.
Когда уже стемнело, мы вышли с отцом на балкон.
— Через три дня вас ждут в Ванкувере. Вылетим вместе.
— Пап, может, им рассказать все?
— Может, они и сами все поймут. Мне иногда кажется, что не все Высшие — чистые звери…
Ух ты. Полуведы-полузвери? Ну а почему нет, раз уже весь наш мир знает — это самая сильная комбинация. Отец, я — все мы такие. Вот только Алекс не вписывался, и объяснить его природу сложно.
— В любом случае, я буду рядом, — он притянул меня к себе, и я нырнула в его руки. К папе можно, хотя укол ревности в солнечном сплетении ощутила явно. Закатила глаза, фыркая, а отец усмехнулся: — Дикий он у тебя.
— Угу, — уткнулась носом в его грудь. — И маленький.
— Ничего, вырастишь, — согласно кивнул он. — Зато будет весь твой с потрохами…
— Надеюсь.
— Он не такой, — без труда разгадал мою тревогу. — Кир в его возрасте уже был полным дерьмом. Если бы Саша унаследовал его суть, власть и возможности уже бы вспороли его гнилое нутро. Тем более есть кому мстить…
Имел в виду себя.
— Если бы узнала, что он — сын Кира, на пушечный выстрел бы к нему не подошла, — согласно кивнула я.
— Поэтому он и не сказал, — отец задумчиво потрепал меня по волосам. И еще раз, с усмешкой.
— Пап… — расплылась в улыбке я.
— Я тоже ревную, — прорычал мне на ухо. — Таскал тебя на шее все детство, а тут явился, понимаешь…
Мы с ним рассмеялись, и он выпустил меня из рук:
— Беги к нему, а то, чувствую, довеселимся сейчас…
Мою лучезарную улыбку Алекс встретил пронзительным голодным взглядом, обещавшим изощренную приватную расплату. Они с мамой тоже о чем-то разговаривали, и мягкие искорки в уголках его глаз говорили, что беседа была ровной.
