— Пора бы ему уже об этом забыть за триста-то лет, столько воды утекло, — покачал он головой.
— А ты… Мог бы простить?
— Я, может, и простил бы когда-нибудь и брата, и отца… и мать, что ушла добровольно, но никого из них нет в живых… Неужели нужно сдохнуть, чтобы простили?
Я не знал, что ему сказать. Да и не нужен ему ответ…
Резерв восстанавливался мучительно медленно. Я изводился от ожидания, сходил с ума от беспокойства и тоски по Мире, невозможности прижать к себе, попросить прощения. Снова. Если бы знал, что так все выйдет, не стал бы тратить последние силы на бросок сюда из здания Совета. А теперь только ждать.
Постепенно гостиница превратилась в штаб Совета. К нам стягивались в поисках общего решения шокированные произошедшим Высшие. Холл на нашем этаже гудел от нескончаемых обсуждений, а я на правах кризисного правительства потребовал к себе Председателя совета.
Сказать, что Карл выглядел пришибленно — ничего не сказать.
— Она это ради тебя, — пялился он в пол, сидя передо мной на краю кресла и бессильно сжимая кулаки.
— Давно вы с Кирой вели переговоры с джинном? — холодно спросил я, повернувшись от окна.
— Сразу, как это все началось.
— Не ври.
Карл сжал губы, потом шумно выдохнул:
— Осуждаешь меня? — усмехнулся. — А что нам было делать? Мы — самая обделенная возможностями раса! Вечно вынуждены договариваться, преклонять колени…
— Не драматизируй, — осадил его. — Такими методами всеобщего счастья не достичь, Карл. Киры теперь у тебя нет.
Как и у меня. Я не был каменным, хотя хотелось. Только то, что она была в курсе планов Карла — сомневаться не приходилось…
— Она отговаривала меня вчера, — вдруг глухо выдавил он. — Говорила, что мы ничего не добьемся, что так нельзя… А я тогда подумал, что она просто влюбленная дура, приносящая себя в жертву…
И он заплакал, а я молчаливо пережидал минуту слабости Высшего. Осуждал ли его? Нет. Карл действовал во благо Совета и всех оборотных, пытаясь договориться с потенциальным Повелителем востока.
— …Почему ты отказался убить Повелителя, Зул? Я был уверен, что ты с радостью избавишься от такой угрозы, ведь в твоих интересах было убрать претендента на твою женщину, который взял в заложники столько оборотней!
— Карл… Кровь — не самая прочная почва для счастливого будущего. Так ты ничего не решишь. Один Повелитель сменится другим…
— Не понимаю, — мотал он головой.
— Пойди и еще раз загляни Кире в глаза, может, поймешь, — припечатал безжалостно. И, не дав опомнится, уточнил: — Это был запасной план Гриана?
Карл рассеянно кивнул.
— А ты знал, что Гриан хочет убить мою истинную?
Он вытаращился на меня безумным взглядом и неистово замотал головой:
— Зачем?!
— Затем, чтобы избавится от двух Повелителей сразу. Нет меня — нет высшего начальства.
— Зул, я не знал, — болезненно поморщился он.
— А Кира это поняла, — отвернулся я к окну. — Достаточно рано для того, чтобы помешать, но поздно, чтобы спастись самой. Назначай преемников, — сощурился на кроваво-красный закат, чувствуя, как запульсировало в запястьях. — Пусть сами решают, что с тобой делать. По вашим законам.
15
Солнечный свет так режет глаза, что они слезятся, когда я выбегаю на крыльцо из полумрака дома. Ноздри тут же наполняются запахами раскаленного летним полуднем сада — сладкий виноград, жухлые яблоки, что попадали вчера от дождя, и чайная роза, вьющаяся у крыльца. Ступни обжигает горячей мозаикой, но я упрямо бросаюсь в сад по ступенькам, подхватив подол длинной туники. Новая, из дорогого шелка, она так приятно холодит тело, а еще ее хочется постоянно рассматривать! Завораживающая роспись и золотые нити так переливаются на солнце, что я отвлекаюсь и влетаю в чьи-то горячие сильные руки.
— Привет, котенок…
Так назвать меня мог только он.
— Азул… — растерянно хлопаю глазами, глядя в лицо самого волнующего меня мужчины на свете.
— Не забыла? — лучезарно улыбается он, все еще не выпуская меня из рук, и это выглядит совсем уж неприлично. Но мне плевать. Я мечтала об этом! Ну и что, что мне всего пятнадцать!
Пятнадцать…
— Амира, — он наклоняется к самому уху, — я скучаю…
А мое дыхание замирает — вся жизнь в нем. Я искренне широко улыбаюсь, заглядывая в его глаза:
— Ну так не уходи… Останься.
Его руки прижимают к себе крепче:
— Ты — моя истинная, девочка, я не могу уйти…
С его словами вдруг все меняется. Солнце прячется за плотными тучами, а моя туника подхватывается от ветра, но Азул держит крепко.
— Сможешь, — хмурюсь я. Кажется, триста лет простояли вот так. Я — в его руках. Вглядываюсь в черты его лица и замечаю, что того лучезарного юноши больше нет — есть мужчина. Вроде тот же, и не совсем. — Однажды уйдешь…
— Нет, никогда не уйду, — качает он головой. — Что бы ни случилось, я — твой, ты — моя.
— Ты забудешь об этом, — шепчу.
— Я вспомню, — прижимает к себе крепче. — Вспомню…
И так не хочется отпускать, но внутри все обмирает, и я закрываю глаза…
Я замерла, чувствуя, как набирает обороты сердце. В груди плеснуло такой звериной тоской, что я еле сдержала стон. В памяти одна за другой мелькали картинки страшных событий. Я вспомнила взгляд Киры, и на губах ожило единственное, что было важно:
— Азул…
Он же просил дать ему время… Он не мог меня бросить…
От знакомых до боли запахов меня едва не подкинуло в чьих-то руках, но выпускать меня не собирались от слова совсем! Стальные объятья сжались поперек грудной клетки так, что я едва не задохнулась.
— Майрин…
— Нет, — я раскрыла глаза и снова зажмурилась от яркого света. — НЕТ!
— Майрин! Успокойся!
— Нет, отпусти! Верни меня! — забилась я, выворачиваясь, и меня выпустили.
Я открыла глаза и перевернулась на четвереньки, чтобы тут же попятиться задом к изголовью кровати.
Аршад смотрел на меня горящими глазами из-под почти седых волос. Он постарел. Лоб расчертили несколько глубоких морщин, под глазами темнели круги, кожа будто выцвела. Но взгляд остался прежним — властным, жестким и подчиняющим.
— Не трогай меня, — выдохнула я дрожащим голосом. — Я не хочу.
Он прищурился, сцепив зубы, но попыток подойти не делал.
