— Я знаю. Ты сама мне рассказывала. Его зовут Петя. Он учится в третьем классе и мечтает стать директором ресторана… где ты работаешь. Чтобы платить тебе большую зарплату. «Тройка».
— Господи, Андрей. Что я тебе еще рассказала?
— Все. Поэтому мы обязаны что-то сделать.
Профессор кивнул.
— Судя по вашей реакции на вакцину, вы просто на некоторое время станете одним из них, а потом, когда организм справится с вирусом, выйдете из этого состояния. Я не знаю, на каком расстоянии они общаются между собой и как именно это происходит. На всякий случай я подготовлю противовирусные, эфедрин, адреналин, а также дефибриллятор с аппаратом искусственного дыхания. Он находится в ординаторской через дверь. Ох, давно я не прикасался к этим штуковинам… — Трошин с трудом поднялся со стула и вышел.
— Давай попробуем завести какую-нибудь машину. Может получится, — с отчаянием сказала Маша.
— Нет. Ты видела, что они разбиты в хлам. Даже если удасться завести мотор, ехать в такую погоду без лобовых стекол — самоубийство.
— Это очень, очень плохая затея, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Пусть бы он сам на себе пробовал свои идеи, — Маша показала взглядом на дверь. — Ему уже все равно.
Андрей прижал ее к себе, погладил по распущенным волосам.
— Он не сможет вернуться. Сердце не выдержит. А значит, мы не узнаем, на что можем надеяться. Понимаешь?
— Но ведь когда-то нас начнут искать! Хорошо, не завтра, но в понедельник! Муж… — она осеклась, — отчим Пети, он же полицейский. Если я не появлюсь дома сегодня, в крайнем случае завтра, он сам сюда приедет, можешь не сомневаться. Потому что он больной псих, ревнивый гребаный психопат! От него нигде не скроешься. Я сказала ему, что отдам все заработанные деньги на ипотеку, только тогда он согласился отпустить меня. Но если завтра карточка с деньгами не будет у него в руках, он сметет тут все! Ты даже не представляешь, что он за человек.
Андрей вздохнул.
— Очень даже представляю. Но подумай вот о чем: когда все эти люди из нашей группы и сам Лукин доберутся до города, боюсь, твой муж никуда уже не поедет.
Профессор вкатил тележку с аппаратурой в кабинет. Выглядел он измученным, но живым, глаза блестели, было видно, что бодрость духа вернулась к нему, несмотря на пережитое.
— Ну что, готов? — спросил он Андрея.
— Да.
— Тогда пристегни ремень, Элли, и скажи Москве: «Прости и прощай», — профессор был явно не лишен чувства юмора. Он набрал в шприц мутной жидкости из склянки, ряды которых лежали в холодильнике, протер место укола спиртом и аккуратно ввел иглу под кожу.
Андрей лежал на кушетке, рядом на стуле сидела Маша, сжимая его руку. Ее глаза, полные тревоги, были широко распахнуты.
— Я с тобой, — шептала она. — Я тут. Если что, кричи. Изо всех сил! Слышишь меня?
Андрей кивнул, улыбнулся, а потом провалился во тьму, словно из под него выбили стул, в то время как на шее была закреплена веревка. Он хотел вздохнуть, набрать воздуха перед погружением, но не смог. Не успел. Нелепо взмахнув руками, Андрей полетел в пропасть — ее чернота была еще более плотной, сжатой, густой, чем само небытие, и — одновременно наэлектризованной, не живой, но существующей по каким-то своим, совершенно чуждым законам.
Его окружал чуждый мир и он сам был в нем чужим, шорохи, разговоры, стуки, далекий визг, удары, карканье ворон, смех — раздавались одновременно со всех сторон, образуя даже не окружение, а погружение — он плыл в потоке странной реальности, той, что окружала ежедневно, но теперь выглядела иначе, как если бы он смотрел на мир со стороны, но безо всякой связи с этим миром, наблюдая происходящее с холодной отстранённостью и превосходством. Так смотрим мы на суету муравьев возле пня, в нашей власти одним движением ноги раздавить этот мир и нам нет никакого дела, мы не можем понять и ощутить, что испытывают букашки — они слишком малы и глупы.
Тьма засасывала его все глубже. Если вначале он пытался дышать, и легкие под действием адреналина вздымались все чаще, то вскоре осознал, что тяжесть сковала грудь — он просто не мог продолжать выталкивать из себя тягучий, словно патока воздух. Сколько он так протянет? Краем сознания он понимал, что лежит где-то, где-то далеко, настолько далеко, что связь и понимание, осознание принадлежности к человеческому телу, скоро совсем оборвется и он покинет привычный мир, чтобы перейти в другой, неведомый, холодный и пугающий — безвозвратно.
Нарастающий гул поначалу он воспринимал как фон, пока тот не усилился до такой степени, что заставил его отчаянно метаться. Гул со всех сторон, гул, взрывающий изнутри, монотонный, вибрирующий, зудящий, Андрей зажмурился и в ту секунду, когда казалось, что его голова лопнет от напряжения, чернота взорвалась, а вместе с ней и он сам — на тысячу, миллион, бесконечное количество осколков.
— Завтра ее отключат от аппарата жизнеобеспечения, — раздался голос черноволосой девушки, которая стояла к нему спиной. Девушка держала в руках бокал виски, прямо перед ней стоял Стас — белый словно полотно, а тот звук, на который повернули все голову, в том числе и… он, был звоном разбитого стакана, выпавшего из рук бармена.
— Как… отключат? — начал было Стас, но его кадык дернулся, он не смог договорить. Потом он смог вздохнуть и спросил: — А как же… отец? Он в курсе?
Локоны девушки метнулись из стороны в сторону.
— Боюсь, никто не знает, — сказала она.
Андрей повернул голову влево, там на колонне, он хорошо это помнил, висело ростовое зеркало и каждая девушка, выходящая из дамской комнаты непременно поворачивала голову, чтобы посмотреть на себя. Он был в черной кожаной косухе с заклепками, таких же черных кожаных штанах и остроносых сапогах на каблуке. Его крупное, красное лицо заправского пьянчуги было усыпано кратерами оспин. В руках он держал рюмку с водкой.
Кто-то окликнул его.
— Эй, Пух, что там такое, себя не видел что ли? Садись, давай уже накатим, в конце концов!
Андрей присел за дубовый стул, попытался улыбнуться. Некоторых людей он видел раньше в баре, но никогда с ними не пил.
— Что-то ты, чувак, неважно выглядишь. Давай, бахни с перцем, мгновенно вылечишься. Будем бухать до утра, пока не выздоровеешь. Слышишь, Пух! Ау!
Тощий человек с сильно запавшими глазами щелкнул пальцами прямо у его глаз.
— Раз, два, три, Канзас, как слышно?
Андрей поймал его за руку и крепко сжал. Он думал, что крепко. Что-то хрустнуло.
— Эй, Пух, ты чего?! С ума сошел, больно же! Ты мне чуть пальцы не сломал, да что с тобой сегодня?
Андрей потряс головой, посмотрел на Стаса.
— Надо что-то делать, — сказал Стас. — Если то, что ты сказала — правда, мы обязаны… что-то предпринять. Вот только моя смена до трех ночи.
Андрей закрыл глаза.
