Сквозь затуманенный гневом и яростью мозг пронеслась самолюбивая мысль — а что если этот увалень хочет во всем признаться? И героем дня станет он, младший сержант Марцелов, которого каждый в отделе считает тупым громилой, вечным сержантом, способным только махать кулаками и калечить задержанных. О, да, ему хорошо знаком этот отеческий, покровительственный тон, будто Марцелов слегка тронутый, или, как сейчас принято говорить, чтобы не обижать, — с недостатками интеллектуального развития. Дебил в простонародье. Нет, он не такой.
Он давно заметил, что самые опасные, неприятные, а то и вовсе мерзкие поручения дают именно ему. Марцелов, пойди пощупай того парня, нога которого вывернута наизнанку; Марцелов, сгоняй за пивком, тебе все равно ничего не будет за это; Марцелов, там один гундос сказал, что полицейские — мерзкие вшивые твари, не хочешь на него глянуть. Он, конечно, соглашался.
Глядя на парня, Марцелов понял, что теперь его очередь. Теперь его фамилия прозвучит по телевизору и, может быть, его наградят именным оружием перед строем сослуживцев. Климов зачитает приказ министра, обалдевший отдел выдохнет, пока он будет выходить с гордо поднятой головой, а потом, в полной тишине он примет наградное оружие и, проглатывая слезы, скажет: «Служу России, служу Закону».
Поэтому он не станет добавлять в протокол ни Гаврилюка, ни Жирнова, вообще никого — а сам заберет всю славу, причитающуюся по праву только ему. Сколько можно делать всю черную работу? Он почувствовал, как тепло грядущего почета и уважения щекочет внутренности. Молодец, что не прошел мимо этого странного хмыря, мысленно похвалил себя полицейский, и настоял, чтобы того доставили в участок. Рано или поздно, если ты все делаешь правильно, вселенная замечает тебя.
Он улыбнулся. Рука съехала с рукоятки дубинки ПУС-2 «Аргумент». В дополнительных аргументах он больше не нуждался.
Нагибаясь к черной спортивной сумке, Дмитрий Марцелов уловил едва заметную ответную улыбку задержанного, он не обратил на нее никакого внимания — обычно каждый, кто попадает в участок и оказывается с ним один на один, заискивающе улыбается, понимая, что может последовать дальше. В каком русле пойдет дальнейший разговор, конструктивном или не очень.
Обычно несговорчивые задержанные перемещались с первого этажа в подвал — там находились стационарные камеры, отгороженные толстой железной дверью и двумя решетками. Ни звука не долетало до первого этажа, словно никакого подвала и вовсе не существовало. Тафгай Марцелов ценил такое удобство — все-таки некоторые товарищи слишком громко орали, не дай бог, кто-то услышит наверху и подумает, что в полиции режут свинью. А это, разумеется, полная ерунда. Какие могут быть в полиции свиньи? Смешно.
Молния сумки расстегнулась легко, с характерным скрипучим звуком. Огромной пятерней он выудил картонную упаковку с прозрачными пузырьками, заполненными мутноватой жидкостью. Каждая упаковка из темного качественного картона, охватывая горлышки склянок, содержала двадцать четыре пузырька (он пересчитал, двигая губами и водя пальцем). Шесть на четыре. На склянках были резиновые крышечки, закрепленные алюминиевыми пломбами, ни этикеток, ни надписей.
— Вскройте одну, — сказал парень хриплым голосом.
Его голос, подумал Марцелов, хриплый не от испуга, как например, у задержанного на допросе, когда от страха пересыхает в горле, тело, руки трясутся, грудь вздымается, глаза бегают и человек готов на все, лишь бы остановить экзекуцию. Парень говорил спокойно, даже слишком спокойно.
— Зачем, — спросил Марцелов, рассматривая пузырек, держа его двумя пальцами. — Зачем мне его вскрывать?
Парень пожал плечами.
— Можете не вскрывать. Но тогда все будет дольше. Гораздо дольше, — проговорил он по буквам. — Вы меня понимаете?
Марцелов понимал. Он все понимал.
Экспертиза займет недели две, это если на месте, а если придется отправлять в Москву, то и месяц. Разумеется, от упоминания Марцелова не останется и следа. Нужно указать в протоколе, что он первый провел органолептическое исследование содержимого, а этот хмырь сам расскажет, по-хорошему или по-плохому, что в пузырьках.
Недолгом думая, Марцелов сковырнул ногтем блестящую пломбу и откупорил резиновую крышку, как у капель в нос.
Мужчина с мокрой шляпой на коленях смотрел на него, не отрываясь — пристально, с невозмутимым отстраненным сочувствием.
Точно наркоман, — пролетела мысль в голове Марцелова. Вот уж повезло, так повезло. Пожалуй, крупнейшая партия за всю историю города: за двенадцать лет в отделе он не припоминал задержаний столь крупных партий наркотиков.
В прошлом году на рынке по наводке изъяли двести граммов марихуаны, еще годом ранее — несколько граммов кокаина у заезжего бизнесмена в гостинице. Лет пять назад на стоянке дальнобойщиков конфисковали полкило метамфетамина. Так что, пожалуй, у него в руках крупнейшая партия за всю историю Огненска.
Черная спортивная сумка с накладным карманом тянула, по самым скромным прикидкам, килограммов на восемь, а то и на все десять — это по уголовному кодексу, особо крупный размер, статья двести двадцать восьмая часть третья — без вариантов.
Но… почему этот идиот так спокоен? Впрочем, ответ на поверхности, даже думать не нужно — под кайфом или кто-то его крышует. Однако, достаточно одного взгляда на его глаза, и даже человек, далекий от наркологии, уверенно скажет — принял дозу.
Марцелов держал перед собой пузырек на уровне глаз, а человек на стуле перед ним потянул носом воздух, прикрыв ужасные, темно-синие с прожилками веки. В дежурке наконец-то воцарилась тишина — ни звонков, ни хлопанья входной двери, ни криков нарядов и ругани задержанных. Полная, странная тишина.
Марцелов аккуратно приблизил пузырек к носу и вдохнул — сперва сдержанно, совсем чуть-чуть, но потом сильнее — потому что запаха как такового не было. Едва уловимый сладковатый аромат из забытого детства. Что это могло быть?
В голове вдруг прояснилось. Парадоксально, но он словно взглянул на вещи другими глазами, так, как никогда до этого не смотрел. Это было удивительно, неожиданно, свежо и ярко, настолько ярко, что он даже зажмурился.
Что же это за запах — вертелась в голове назойливая мысль. Видимо, последняя его собственная мысль. Потому что через мгновение пузырек выпал из рук и разлился на столе — по протоколу зазмеилась темная полоса, съедающая только что написанное: никто и никогда уже не разберет имени и фамилии задержанного.
То, что он увидел в следующий момент — точнее, уже не совсем он, а кто-то сидящий внутри него, повергло полицейского в сильное, почти ошеломленное состояние — но осознавал он это состояние всего несколько мгновений, пока кора головного мозга еще могла самостоятельно реагировать на внешние возбудители, пока зрение принадлежало ему, также, как и мысли были его мыслями — сержанта Марцелова.
Прямо перед собой он увидел человека, сидящего с открытым ртом, удивленного и испуганного одновременно, человека огромного, в мятой полицейской форме, с взлохмаченной шевелюрой и родинкой на носу.
