Проследовав по коридору еще метров сто, они поднялись по лестнице, потом еще по одной — кругом знаки биологической опасности и смутное тревожное ощущение, просачивающееся сквозь тишину.
— Ну что, открываю? — спросил Трошин, замерев перед железной дверью с колесом, открывающим замок.
Лукин вынул шокер и сжал его в руке.
— Давайте.
Оставшись наедине с собой в кабинете Трошина, Золотов не стал баррикадировать двери и вообще предпринимать каких-либо действий. Он дождался, пока шаги Трошина и Лукина стихнут, набрал на компьютере адрес камеры наблюдения перед спуском в подвал. Ждал не долго. Через несколько минут Лукин помахал рукой прямо перед его лицом.
Уж не догадался ли он, подумал Золотов, обливаясь потом. Нам всего лишь нужно выйти отсюда, а эти двое могут стать помехой. Неизвестно, когда на них подействует вирус. Лукин мог постоянно вводить себе все новые и новые антидоты. Будучи научным маньяком, почти все вакцины он пробовал на себе, правда никому об этом не говорил.
Трошин же просто соблюдал календарь прививок. Старый афганец имел колоссальный иммунитет, Золотов никогда не видел его даже шмыгающим носом.
Удостоверившись, что двое мужчин скрылись за тяжелой дверью подвала, он не спеша вышел из-за стола и направился в свой кабинет. Там вытащил у охранника из кармана куртки миниатюрную рацию, нажал на кнопку передачи и сказал:
— Директор института Трошин и заведующий лабораторией Лукин идут в третий корпус по подземному переходу. В кабинете Лукина есть рабочий мобильный телефон. Они представляют опасность, но их ликвидация нежелательна.
Секунду рация молчала, потом хриплый простуженный голос в ответ сказал:
— Понял. Встречаем.
Глава 19
Лето 2014 года
В первый день они сдавали множество анализов, выходить из палат было запрещено. Зато к вечеру второго дня, все кто прошел медицинский отбор, получили на руки расписание прививок, дневник самонаблюдения, доктор Лукин обстоятельно рассказал в актовом зале на первом этаже третьего корпуса о целях и задачах тестирования.
Мария вышла в коридор, потирая место укола. Ее тонкая худая рука повисла плетью. Белый халат, который оказался больше на два размера, висел на хрупком теле, словно на вешалке — работники хозяйственной службы обещали заменить его как можно быстрее. Утром на третий день, после утомительных и зачастую болезненных процедур, целью которых было доскональное исследование состояния здоровья, им ввели первую вакцину.
Днем ранее, в ярко освещенном коридоре она заметила молодого человека, у которого просила ручку, когда заполняла договор в административном корпусе. Кажется, он обрадовался ей и даже подмигнул, но времени на то, чтобы перекинутся хотя бы парой слов не было — каждую минуту они вереницей переходили от одной процедурной к другой, от томографа до пункции спинного мозга. Последнее испытание вышло особенно болезненным — длинной сверкающей иглой доктор взял мозговую жидкость прямо из позвоночника: Маша едва вышла из кабинета, прихрамывая на обе ноги, вся в слезах, полная решимости тут же бросить все к чертовой матери и уехать восвояси.
Андрей стоял через одного в очереди на экзекуцию. Он заметил ее, тут же подхватил под руку и довел до палаты. Она просто физически не могла ничего говорить, от боли перехватило дыхание, но его поддержка на удивление вселила в нее уверенность. Он улыбнулся подбадривающей улыбкой, потом сказал:
— А представьте, каково пингвинам там на холоде!
Маша невольно, сквозь слезы рассмеялась. И расхотела уезжать. Андрей кивнул ей, сжал руку на прощание и пошел в свою очередь.
— Это так больно? — спросил тот самый патлатый паренек, кажется, Антон Морозов, который стоял в хвосте, кивая на дверь с надписью «Пункция спинного мозга». — Я просто жутко боюсь боли. На это мы не подписывались.
Стоящий первым пенсионер с седой бородкой ухмыльнулся, тряхнув головой. На правой мочке его уха сверкнула серьга.
— А вам вот все на блюдечке подавай. Боль — это кайф! — сказал он с вызовом.
— Мазохист, — откликнулся молодой. — Но позитивный. Боль дает надежду, что вы еще не умерли, так?
За Андреем стоял мужчина лет пятидесяти, по виду — обычный работяга, с сильными руками и слегка туповатым выражением лица. Он, кажется, не помещался в свой халат, мышцы бугрились в рукавах.
— Я уже пять лет сдаю спинной мозг, ничего страшного. И платят хорошо, — сказал он, будто речь шла о сдаче макулатуры или чего-то похожего.
— Зверь, — вырвалось у Андрея.
Мужик посмотрел на него без выражения.
— Жить на что-то надо, — сказал он.
Металлиста, кажется, проняло и он, помявшись, замолк.
После того, как из кабинета вышел пенсионер с блаженным выражением лица, очередь и вовсе расслабилась.
— Что, так приятно? — снова влез патлатый.
— Господи, какая-то фантастика, — простонал пенсионер. — Жаль, такой анализ всего один.
— Точно мазохист, — резюмировал Антон, посмотрев на Андрея. — Ну давай, пресса, твоя очередь.
Видимо, узнал меня, подумал Андрей и шагнул в просторный кабинет с кушеткой возле стены.
Когда длинная холодная игла коснулась его кожи, он вздрогнул. Врач сделал местную анестезию в месте пункции и все равно он почувствовал, как что-то инородное, острое и давящее проникает прямо в центр его тела. В самый центр боли, нервный пучок, который мгновение спустя вспыхнул обжигающим безумным огнем.
Каким же нужно быть долбанутым, чтобы испытывать от этого удовольствие, подумал он, стиснув зубы. В глазах плясали смазанные звездочки. Андрей лежал на боку, прижав ноги к груди. Игла протиснулась между третьим и четвертым поясничными позвонками и впилась в спинной мозг. Вообще-то у взрослого человека спинной мозг заканчивается где-то на уровне первого или второго поясничного позвонка, так что прямой опасности процедура не несет, но назвать ее приятной действительно, мог только мазохист.
— Хм, — сказал врач неопределенно. Андрей почувствовал касание его холодных рук в перчатках, шевеление иглы под кожей, где-то внутри — потом стальное острие словно просело, попав в свободное пространство. — Есть! А теперь покашляйте немного, — услышал он бодрый голос. — А то еле идет.
Пришлось поднатужиться. Он боялся, что в позе зародыша вместе с кашлем он, чего доброго, пустит газы и сконфузится, но потом решил, — какого черта, доктору это вряд ли внове и кашлянул с неожиданной силой.
Невероятная боль резанула коротким замыканием. На мгновение Андрей потерял слух и зрение. Возникло чувство, словно изнутри, из центра организма, средоточия жизненных сил, всего того, что держало его на ногах, вытягивают по капле не кровь, не жидкость, а нечто гораздо более важное, — саму жизнь. Тогда он понял, почему плакала Маша — не от боли вовсе. Женщины умеют терпеть боль и болевой порог у них выше, чем у мужчин. Но терпеть, сознавая, что из тела, плавно перемещаясь в холодный стеклянный шприц, по капле утекает жизнь, — поистине невыносимо.
