Господи… ужасающая догадка шевелится внутри.
Из пасти пещеры раздается приглушенный рык — злобный, голодный, от него холодеют жилы и стынет кровь, ноги отказываются сделать даже шаг, тело парализует от страха. Рык приближается.
Петя совершает над собой неимоверное усилие. Мочевой пузырь, кажется, вот-вот лопнет и он не сможет сдержаться. Хватаясь рукой за мокрую дрожащую стену, он шагает. Потом еще. И еще. Пальцы касаются ростков — как тогда, как тогда — он вспоминает поход с братьями Костровыми и Мышкиным вдоль ручья, тогда он тоже так полз по крутому склону, хватаясь за мокрые гнилые коренья — они выскальзывают из рук, и он едва не падает в гнилой ручей.
Только здесь коренья — тонкие и слизкие не выскальзывали, они хватали его за пальцы, оплетали их и старались задержать. Он отдергивал руку в отвращении и шел дальше, превозмогая страх. Он шел, потому что…
там была она.
Где-то из глубины этого смрадного ада все явственнее доносятся царапающие звуки когтей по голому камню, угрожающий рык потревоженных хранителей огненной пещеры приближается. И у него нет сомнений — победить их просто так не удастся, слишком сильны они в своем царстве мертвых, слишком беспощадны к тем, кто потревожит их покой.
Но Голос ему не мерещится, нет. Краем сознания он как будто понимает, что находится не совсем во сне, а где-то на границе между сном и явью, потому что детали… уж больно реалистичны детали. Вот, у стены пещеры почерневшая картонная коробка с надписью «Советское шампанское, 0,75 л. Не кантовать. Осторожно, хрупкое», разорванные пополам книги с темно-синими обложками и на каждой из них, он нагибается, чтобы удостовериться, в кружке знакомый профиль и чуть ниже — «В. И. Ульянов (Ленин). Том 1». Памятник этому человеку стоит на центральной площади Огненска. От книг пахнет затхлостью. Сколько они тут лежат? Годы? Десятки лет? Возможно и дольше. Сломанный детский стульчик без одной ножки — на его спинке наклейки от жвачки с изображением моделей машин, сидение разрисовано разноцветными фломастерами и в этом рисунке угадывается дом, знакомый кривой дом с черной крышей и крест-накрест перечеркнутыми окнами.
Ему вдруг по-настоящему становится страшно, потому что это его стульчик. Что он делает на берегу черного ручья, вернее, в этой жуткой пещере?
Голос зовет его, хотя никакого голоса и нет, по крайней мере — голоса как звука. Но зато есть рык и он приближается.
Петя пытается проснуться. Он уже понял, что сон, который ему сниться — вовсе не сон. Звуки ударов, крик сквозь мрак, рык отца и он приближается, приближается.
Ты сможешь, ты сможешь, — твердит голос в голове, и сорвавшаяся с потолка летучая мышь задевает волосы упругим жестким кожистым крылом.
Он вздрагивает. Руки ощупывают темноту, чтобы не упасть, Петр высоко поднимает ноги — под ними… горы мусора, вскрытые консервные банки с рваными краями, мотки полиэтиленовых пакетов, с них стекают мутные желтоватые струйки и ему вдруг становится нечем дышать. Чайки, огромные бакланы, пикируя с высоты, норовят клюнуть его в голову. Горло перехватывает от внезапно наступившей волны зловония, так воняет возле свалки в летнее пекло — нестерпимо, удушливо, до рвотных позывов и сбежать от этого запаха некуда. Сладковатая вонь впитывается в волосы, одежду, его рюкзачок и бейсболку. Проникает в уши, забивается в рот и даже под ногти — он чувствует ее буквально везде.
Ослабевшими ногами он делает следующий шаг. Желудок переворачивается вверх ногами и он вдруг сгибается пополам, прижимая руки к животу.
— Эй, эй, Пит! Ты чего? Тебе плохо? — кто-то постучал его по спине, он разогнулся, темнота в глазах медленно, очень медленно проявилась до темно-зеленого травяного ковра, заляпанного мусором. Справа наваристо, утробно булькает ручей. — Может вернемся, пацаны? — предложил Рома Костров. Он труслив и ему совершенно не хотелось продолжать путь в чащу.
— Какой вернемся? — сказал Мышкин, улыбаясь. В руках он держал палку, как меч. — Мы только начали. — Макс, поговори с братаном. Пусть не ссыт.
Макс Костров быстро отвернулся, чтобы спрятать краску стыда за брата, выступившую на его щеках. Ему очень не хотелось прослыть слабаком в глазах Мышкина из-за слабовольного братца, и он цыкнул на него.
— За тем поворотом, — сказал Мышкин, показывая палкой на изгиб ручья, скрывающийся в колючих зарослях дерезы, подсвеченных маленькими красноватыми точками — волчьими ягодами, — начинается самое интересное. Он обернулся на Петра, оценил его состояние и утвердительно кивнул еще до того, как Петр что-то смог промычать: — Ты же идешь?
Петр глубоко вдохнул, кажется воздух здесь чище, чем ему привиделось. Головокружение отпустило, страх притупился и на время он даже забыл об отчиме — мальчишеское любопытство сильнее страха. Потом он повернулся назад, просто посмотреть, как далеко они ушли и успеет ли он вернуться хотя бы через час, потому что иначе отчим не поверит, что дополнительное занятие длилось так долго.
Он повернулся и за плечом Макса, который шел позади, за его худым плечом в клетчатой рубахе увидел стульчик без одной ножки. Стул лежал на склоне, а Петр смотрел на него из низины, и видел то самое размалеванное детскими фломастерами сиденье и спинку, на которой даже отсюда, с расстояния четырех метров различал облупленные наклейки Феррари, Мерседес, Фиат и Бугатти. Конечно, он всегда выбирал Феррари. Красную, ослепительно красивую Феррари.
Клей ее сюда, малыш, — говорила мать, указывая на спинку.
Это… это его детский стульчик, который давным-давно потерялся. Он искал его, спрашивал отчима, маму, но те лишь отнекивались — не знаем, не помним, это было слишком давно, нашел что вспоминать, всякую рухлядь.
Петр медленно поднял руку, указывая на стул, нелепо торчащий из черной земли.
— Это… это мой…
Но Кирилл прервал его, не дав договорить.
— Тут такого барахла воз и малая тележка. Пойдем дальше, то ли еще увидишь! — он схватил Петю за руку и потащил по крутому склону оврага.
Трава и жесткие коренья цеплялись за ноги, мешая идти. По лицу хлестнула ветка — размашисто саданув по глазу — Петя зажмурился от боли, инстинктивно повернулся, пытаясь одним глазом найти стул, чтобы на обратном пути взять его с собой, но они уже завернули за угол, и он уловил только отблеск красного кузова Феррари.
Впрочем, это мог быть блик пивной бутылки.
Глава 21
1 сентября 2014 года
— Друзья. Дамы и господа. Позвольте вас поздравить с прохождением медосмотра. Все, кто сейчас присутствует в актовом зале, продолжат программу тестирования. Поздравляю!
Лукин оглядел актовый зал, где тридцать один человек, шестнадцать мужчин и пятнадцать женщин, облаченные в белые халаты с небольшими беджами, озирались, пытаясь определить, кто же вылетел.
— Мегера с помпоном, хранительница нравственных устоев, кажется тю-тю, — раздался голос Антона Морозова, патлатого музыканта. Он сел на задний ряд и забросил ноги на кресла спереди.
