Он напрягся.
На деревянном столе перед ним стоял прибор электронной подписи и сканирования радужки. От него тянулся провод к розетке. Трошин думал не долго. Больше ничего не оставалось, никакой надежды. Или он что-то сделает, или черная тля, бездушная, прожорливая, ненасытная, проглотит его тело и разум, превратив в послушную марионетку, чучело под управлением смертоносного вируса.
Едва оторвавшись от взмокшей спинки кресла, он принялся раскачиваться туловищем — туда-сюда, туда-сюда. Руки висели вдоль туловища, совершенно неподвижные и нечувствительные, как две иссохшиеся плети. Амплитуда росла, изо рта его вырывались глухие воющие звуки. Вряд ли темная его половина, так он о ней думал, та, что под контролем вируса, понимала, что он задумал — все живое стремится к выживанию и размножению, вирусы — к росту и предполагать, что организм по собственной воле решит вдруг умереть, у той половины резона никакого не имелось.
Раскачавшись, он изловчился, поймал момент наибольшего отклонения от оси равновесия и, собравшись, сделал последний волевой рывок — вперед, на стол.
Мимо пронеслась плоскость пола.
Его тело неуклюже распласталось на деревянном журнальном столике. Он сильно ударился носом о твердую поверхность и, кажется, сломал его — перед глазами расплывалась темная лужа крови. Он пошевелил ртом и… да! — под нижней губой, несмотря на почти полную потерю чувствительности прощупывался бугорок. Провод! Он попал! Ему удалось это сделать! Пожалуй, впервые за последние годы он почувствовал что-то вроде удовлетворения.
Больно не будет, подумал он, то ли убеждая себя, то ли отвлекая от неминуемого.
Замороженной губой он нащупал бугорок и стал его раскатывать, одновременно пытаясь высунуть язык и подхватить, благо у языка чувствительность была чуть выше. Через пять минут безрезультатных попыток, когда вся спина взмокла, а стол под его ртом стал скользким от смешавшейся слюны и крови, ему это удалось. Не веря в удачу, он застыл, сомкнув зубы, словно лошадь удила.
Ну что, — подумал он. — Посмотрим, чья возьмет.
И он принялся разгрызать провод, с силой смыкая непослушные челюсти, растирая поливинилхлорид меж крошащихся зубов. Никакой боли он не чувствовал, легкое давление да твердые крошки — остатки передних зубов, которые ломались с противным хрустом.
Да где же, где же… неужели даже это не поможет?
Темная половина слишком поздно поняла, а может быть, услышала течение мыслей. Тело его рванулось назад, в кресло, как будто какой-то гигант схватил его за ворот костюма, тряхнув изо всех сил. Руки метнулись к голове, вцепились в провод, пальцы побелели — он видел это собственными выпученными глазами, пытаясь вырвать провод изо рта.
И тут-то его тряхнуло.
Вероятно, для этих тварей ток смертелен — подумал он отстраненно и даже злорадно, прежде чем нечеловеческой силы крик, полный боли и ужаса вырвался из его рта. Тело выгнулось дугой, позвоночник хрустнул, едва не разломившись пополам, но в следующую секунду его скрутило в обратном направлении, руки вывернулись, одна зацепилась за стол и с треском вывихнулась в плече. Лицо поплыло. Кожа начала гореть, плавиться, подсохшая кровь из носа — запузырилась. Он бился в агонии, улыбаясь.
Так тебе, скотина! Так тебе, мразь! Ты у меня узнаешь, кто такой Леня Трошин, военврач 2-й десантно-штурмовой роты десантно-штурмового батальона 70-й мотострелковой бригады из под Кандагара! Не успела, да? Это твои проблемы! Думала, все пройдет гладко, как с остальными подопытными кроликами? Не-е-ет! Как говорила моя покойная бабушка: «Не начудишь — не прославишься».
Его как будто кто-то бил под дых, выбивая все внутренности, а заодно и мозги. Со стола слетели приборы, один отскочил в стену, разлетевшись на десяток осколков, второй, тот что сканировал радужку — упал под стол.
Трошина подбросило вверх, на лету он прогнулся, вывихнутая рука стукнулась о стену — провод выскочил из розетки. Падая, он каким-то образом ухватился за холодильник и потянул его за собой. Он рухнул на пол, едва успев откатиться в сторону, когда рядом с оглушительным грохотом упал лабораторный холодильник, защемив ему кисть здоровой руки.
И тут пришла боль.
Сотни ее лезвий одновременно полоснули по лицу, по телу, рукам и ногам. Мозг оцепенел от ужаса — темное покрывало, скрывавшее истину — исчезло, только пятнышки, тут и там, и где-то еще говорили, что оно только что было тут, но растаяло, не выдержав пытки, обнажив самые болезненные нервы.
И тут впору бы заплакать — глядя на него, даже опытный реаниматолог покачал бы головой, но Трошин смеялся полудиким лающим смехом, смешанным с клекотом и бульканьем в глубине легких.
Вывихнутая левая болталась рядом, придавленная правая не могла пошевелиться, лицо, вернее, то что от него осталось — представляло собой жженый бифштекс с кровью. Но он смеялся.
Смеялся до тех пор, пока дверь в кабинет не приоткрылась. Медленно, аккуратно. Краем глаза он видел, что кто-то пытается зайти. И если это один из пособников Лукина или Золотова или зараженный участник группы тестирования, то ему, пожалуй, конец. А кто еще это может быть? Сам Золотов мертв, в этом сомневаться не приходилось. Вера Ильинична мертва, он сам видел. Ренат, начальник службы безопасности на чужой стороне. Кто-то со смены из охраны проходной? Они в этот корпус не заходят, им запрещено появляться здесь под страхом увольнения.
Вернулся Лукин? Он не слышал звуков автобусов, да и зачем ему возвращаться — он достиг своей цели, дело за малым: распространить эту дрянь как можно шире. Чихнуть на всю страну, а лучше — на весь мир. Будьте здоровы.
Трошин закрыл глаза. Какая разница, кто за ним пришел. Важно лишь то, что несмотря ни на что, он победил. Он сделал то, на что Лукин явно не рассчитывал, нащупал брешь в обороне, слабое место безукоризненной биологической машины. Единственное, о чем он сожалел, что не смог отменить машину производства.
Трошин увидел себя маленьким мальчиком — в деревне, у тихой заводи бесшумно скользящей речки. Стоя на мостках, он забрасывает удочку из бамбука — далеко далеко, в воздухе тетивой звенит тонкая леска, поплавок плюхается на воду, ложится набок, а потом лениво, нехотя поднимается. Леня берет удочку одной рукой, готовясь к быстрой поклёвке — ввечеру изголодавшаяся рыба берет задорно, нагло. Он напрягается, готовясь подсечь, все его внимание на красном кончике пера — его тянет течением, относит к зеленым зарослям рдеста, щучьей траве.
Зрение на пределе, вот-вот будет поклевка, а там гляди и окунь или даже щука, чем черт не шутит… Круги на темной воде гипнотизируют, увлекают в бездонный омут, он ищет поплавок, но не может найти. Пытается выбрать леску, но не получается. Что-то огромное и чужое затаилось на глубине. Оно тянет его к себе. Неумолимо. В полной тишине.
Глава 33
Осень 2014 года
— Давай вернемся, — сказал Петя, поворачиваясь к пацанам. — Мы уже ходили до поворота, но тогда было сухо и тепло, не то что сейчас — отчим меня прибьет, если я ноги замочу. — Он не стал говорить, что у него попросту нет сменки, а до завтра сапоги вряд ли успеют просохнуть.
