— Элиза…
Я оторвала взгляд от тарелки. Валерио хмурился, глядя на меня.
— Вы не обязаны меня защищать, я в состоянии…
— Я все-таки предпочитаю работать честно.
Я встала, он поднялся тоже из вежливости, и я ушла в комнату, которую мне приготовили. Пифиям было положено спать рядом с хозяевами, поэтому мне отвели соседнюю с ним спальню. Я устало бросила маску на простыню. Ужасно хотелось узнать дальше историю Маргарет, но я пока не спрашивала у Валерио, когда мы вернемся в усадьбу.
Утром мы отправились в дома знатных особ со светскими визитами. Валерио набирал сторонников на случай, если вопрос выйдет из совета Восьмерых и его придется обсуждать в ратуше. На меня смотрели с любопытством, страхом, а порой даже с вожделением.
Один князек напрямую подошел к Валерио и спросил, нельзя ли меня одолжить на ночь. Валерио побледнел от ярости, и князек рассыпался в извинениях. Я стояла так, будто разговор был не обо мне.
А когда мы встретились с Чаленцо, одним из восьми советников, его Пифия-юноша приблизился ко мне, пока наши хозяева болтали.
— В какой позе он тебя имеет, киска?
— Твоя фантазия даже не может тебе нарисовать в какой, — усмехнулась я, не отрывая взгляда от Валерио.
Пифия зашел сзади, сунул руку мне между ягодиц, я стояла смирно.
— Так? — спросил он.
— Так тебя трахает твой хозяин? Другого варианта нет?
Он убрал свою руку и прошипел:
— Сука.
— Шлюха, — парировала я.
Он ударил меня по почкам, но я потому и держу руки за спиной. Захват, разворот, и визг Пифии немного приглушает хруст сломанной руки.
Хозяин Пифии, увидев его поверженным, просто приказал ему:
— Вон!
Тот, поскуливая, вышел. Я снова встала истуканом, сложив руки за спиной. Валерио закруглил разговор, и мы вышли.
В экипаже он не выдержал:
— Вам лучше просто пожить в доме.
— Нет, Валерио. Мне лучше показать всем, что ваша Пифия — не постельная кошечка. Поверьте, после сегодняшнего они угомонятся.
Он хмурился.
Я оказалась нрава. С этого момента на меня больше никто не покушался. Все предпочитали обходить стороной. И это было любопытно наблюдать.
Страсти в городе росли по мере роста напряжения между Альфонсом и Лотарингией. Альфонс требовал ответа, послы из Лотарингии убеждали совет Восьмерых не вмешиваться: пока Лоренция открыто не выступит с войском, была надежда договориться мирно. Я уже понимала, что Лотарингия — это владения мессира Рональдо. И мне было очень приятно, что Валерио удерживает нейтралитет, вместо того чтобы присоединиться к королевству Альфонса и отомстить второму жениху своей погибшей невесты.
Споры разгорались все чаще. А Валерио Аминити настаивал на том, что еще одна война Лоренции ни к чему.
Я наблюдала за Валерио и восхищалась его спокойствием и рассудительностью. Он не кричал и не брызгал слюной, не бил кулаком по столу, однако всякий раз, когда произносил речь, чаша мнений перевешивала в его сторону. Но противники бросали на него такие злобные взгляды, что я невольно напрягалась: если они поставят целью убить, мне не спасти своего случайного покупателя и нетребовательного хозяина.
Я и сама не могла понять, почему вдруг начала беспокоиться за него, почему так настойчиво пыталась понять, в чем он варится ежедневно. Наверно, я начала потихоньку осваиваться в новом мире. Понимая, что возвращение в мой мир мне не светит, я беспокоилась за своего спасителя, потому что он единственный, кто проявил ко мне человеческое отношение с самого начала. И чем больше я наблюдала за тем, с каким достоинством и уверенностью он ведет дела, я проникалась к нему симпатией все сильнее.
Порой он грустил, и я гадала: вспоминает Маргарет?
Я была уверена, что Маргарет любила его, ведь он такой… правильный, что ли. Настоящий мужчина. Когда мы исчезали с глаз города в доме, он был учтив и вежлив со мной и лишь снаружи старался проявлять пренебрежение и приказной тон. Его выдавали глаза. Он просил прощения взглядом.
— Подойди! — рявкал он, а смотрел так, что я не таила на него обиды. Вскоре я поняла основные обязанности Пифии в зависимости от того, что делает хозяин. И научилась читать его желания. Я словно прорастала в него, не могу объяснить это иначе. Я не влюблялась, но уважение росло, росло желание радовать его, быть ему надежным товарищем. Это не было подчинением, мы осознавали, что играем роли. И порой роль наблюдателя меня очень радовала.
— Пифия-юноша Чаленцо, кажется, добился взаимности у Пифии Пьетро.
Это было опасно, ведь Пьетро — противник Валерио, а Чаленцо — его союзник. Пифии могли шпионить на любого из хозяев.
— Я видел. — Мы ехали в усадьбу в экипаже. Валерио после собрания Восьмерых пребывал в задумчивости. Это была его идея — вырваться из города на три дня. — И это меня беспокоит.
Страстные взгляды за вчерашним ужином, которыми обменивались Пифии, несмотря на то, что рука Пьетро ласкала обнаженную грудь девушки в маске, от меня не ускользнули. Нравы были такими разнузданными, что порой хозяева в пьяном угаре использовали своих Пифий прямо на глазах у остальных. Мы ушли с ужина, когда один из пополанов — элиты, к которой принадлежали и восемь советников, уложил свою Пифию прямо на стол и задрал ей юбку.
Когда мы выходили из ратуши, Валерио, забыв о правилах, поддержал меня за локоть, помогая сесть в экипаж первой. А я так очумела от увиденного, что повиновалась. С тех пор у меня ныло место прививки: должно быть, он случайно на него нажал. Пульсировало, горело, мышцу дергало. Я все не решалась сказать ему об этом.
Только сегодня в экипаже, почувствовав снова неприятную пульсацию, я рассказала ему о боли.
Валерио изменился в лице.
— Покажите.
Я расшнуровала рукав платья и закатала ткань чуть выше локтя. И вскрикнула от испуга: там, где раньше просто красовалась красная точка — след от укола, теперь блестела золотая. Словно почувствовав наши взгляды, а может, от адреналина, место укола забилось частой пульсацией, и с каждым ударом от него расходились и исчезали под кожей золотые завитки. Валерио провел пальцем по коже, и это прикосновение будто активизировало пульсацию еще больше, завитки стали ярче, проступая под кожей золотыми нитями и исчезая. Когда они вспыхивали, то напоминали золотой браслет.
— Что это? — Я в ужасе перевела взгляд на Валерио, но он сосредоточенно изучал мое плечо. — Аллергия?
— Элиза, — его голос был глухим, страшным, — я совершил ошибку.
— Я умру? — Голова кружилась от приступа страха перед неизведанным.
— Нет… Я… О боги… — Он закрыл лицо рукой.
Мое сердце грозило выскочить из грудной клетки.
