Ей представилось, как матросы «Пегаса», лежащие на дне, наблюдают за ее барахтаньем. Их синие руки протянутся за ней и заберут к себе. Там, может быть, Дэниел ждет ее. Мысль застряла в голове, осела.
Разве плохо – соединиться с ним под водой?
И не лучше ли перестать бороться? И всем не все ли равно?
Марта перестала бить ногами, отдалась на волю морю. Больше не пыталась плыть. Почувствовала, что погружается. Вода накрыла уши, потом макушку, приглашала к себе, в темноту.
Под поверхностью было тише – с закупоренными ушами. Юбка поднялась вокруг ног, как лепестки цветка, закрывающегося в сумерки. Ею овладело странное ощущение покоя, и она приготовилась стать ногами на дно. Открыла глаза и посмотрела вверх – попрощаться с небом.
На поверхности над ней появился темный силуэт, похожий на акулу, загородил свет. Тень двинулась к ней. Что-то вцепилось ей в запястье. Марта попыталась выдернуть руку, освободиться, но оно держало крепко. И потянуло наверх с такой силой, что Марта вскрикнула, и вода снова затопила рот. Она поперхнулась, ее тащило наверх, голова вырвалась на поверхность. В глаза ударил желтый свет – это скользнул по ней луч маяка. Она попыталась вырвать запястье, но его сжало еще крепче.
Спину стиснули жесткие руки, и она перестала сопротивляться. Дерево проскребло по щеке, потом по груди и животу, – ее вытаскивали из моря. Увидела силуэт человека – борода, шерстяная шапка. Решительные глаза в лунном свете.
Потом под затылком и спиной – палуба лодки.
Последнее, что она увидела – луна в темно-синем небе, серебряная и блестящая, как бутылочная крышка. Как громадная жилетная пуговица.
Глава тридцать четвертая
Маяк
Когда Марта снова открыла глаза, прямо перед ними был линолеум в белую и черную клетку. Кругом – голубая кухонная посуда. Лоб ее упирался в ножку стола. Хлопнула дверь, и она увидела ботинки стоявшего над ней мужчины. Пальто доходило ему до щиколоток.
Сигфрид.
Он вытер губы тыльной стороной ладони. Марта хотела передвинуть ноги, но мокрая одежда прижимала к полу. Вокруг нее была лужа, и она инстинктивно попыталась разогнать ее руками.
– Простите, – пролепетала она. – Изгадила вам пол.
На ноги ей упало что-то тяжелое, и она увидела два сложенных серых полотенца. Она потянулась за ними, одной рукой подтащила к себе, прижала их к горлу и поднялась на колени. Она настолько обессилела, что встать смогла, только держась за спинку стула.
Вода капала из носа, с пальцев, струйкой стекала по затылку. Соленая вода хлюпала в горле. С неудержимой дрожью во всем теле Марта развернула слабыми руками полотенце и завернулась в него как в плащ. Другим стала вытирать лицо.
– Долго я там была?
– Трудно сказать. – Сигфрид тоже был мокрый с головы до ног. Одежда его облепила тело. – В больницу? – спросил он.
Марта помотала головой, она не хотела видеть людей. Она промокла, ее трясло и хотелось побыть одной.
– Думаю, обойдется, – с трудом выговорила она.
– Хмм. – Он очень долго смотрел на нее, как ей показалось. – Подождите здесь.
Тяжело ступая, он ушел в комнату за кухней.
Марта, не торопясь, сделала капюшон из второго полотенца, стала вытирать им волосы и почувствовала, что блестящей ее заколки на голове нет.
Сигфрид вернулся во всем сухом – на нем были серые тренировочные брюки, куртка с капюшоном и сухая вязаная шапка. Он показал на винтовую лестницу посреди комнаты и согнул указательный палец.
Сосредоточенно переставляя дрожащие ноги, балансируя расставленными руками, Марта медленно пошла к лестнице. Снизу лестница показалась ей похожей на раковину-кораблик в разрезе. Она стала подниматься вслед за Сигфридом, под ее ногами на деревянных ступеньках хлюпала и прыскала в стороны вода. Сигфрид поднимался быстрее, а она, боясь, что подогнутся ноги, держалась за перила. Ноги казались тяжелыми, бетонными. Когда она поняла, что они почти наверху, Сигфрид остановился и открыл дверь.
Марта посмотрела вниз на лужицы, которые остались от нее на каждой ступеньке.
– Я должна вытереть на лестнице.
Он ничего не ответил и показал на дверь. Марта вошла в комнату и увидела кровать. Рядом на тумбочке горела маленькая лампа.
– Отдыхайте. – Сигфрид закрыл за собой дверь.
Марта услышала, как он спускается по лестнице. Она постояла, все еще с ощущением качки после моря. Нетвердыми шагами подошла к закругленному окну и посмотрела на темное небо. Море внизу было черное, как вар, и на удивление спокойное. Широкое, вольное, оно совсем не выглядело смертоносным. Двумя пальцами она сняла соль с ресниц. Первой мыслью ее было, что она не может здесь оставаться. Надо возвращаться домой.
Но вопрос: зачем?
Вернуться в пустой дом?
Ко лжи Лилиан и Зельды?
И в таком виде нельзя уйти. К тому же прилив отрезал маяк от суши.
Шаги Сигфрида затихли внизу.
Марта спохватилась, что с нее капает на доски пола, ступила на ковер. В дальнем конце комнаты она увидела дверь ванной и устремилась туда. Она включила свет. Свет резанул глаза, она выключила его и разделась в темноте. Мокрая одежда слезала с сосущим звуком. Марта сложила ее кое-как и оставила на полу душевой кабины. Потом на четвереньках поползла в спальню, полотенцем вытирая оставшийся после нее мокрый след.
На кровати лежал сложенный махровый халат; она его надела. Пушистая материя ласкала сморщившуюся от воды кожу, и Марта тихо закряхтела от удовольствия. Она подумала, кто мог гостить здесь у Сигфрида последний раз перед ней, вытерла полотенцем мокрые волосы и села. Матрас накренился под ее тяжестью, на миг вернув ощущение качки. Она старалась сдержать рыдания, подступавшие к горлу. Ее опять затрясло, как будто колыхалось море в животе.
Она повалилась на кровать, щекой на ласковую подушку. Закрыла глаза и вообразила себя снова девочкой, и Зельду, перебирающую пальцами ее волосы. Ладонью прогнала эти пальцы. Не нужны они были ей – теперь не нужны. Но ощущение вернулось: словно бабушка была рядом, рассматривала ее.
Марта свернулась калачиком, прикусила губу. Она старалась не замочить слезами подушку Сигфрида, но слезы лились неудержимо, слезы о том, что могло бы быть, о несостоявшейся жизни, наполненной любовью.
Время текло мимо нее, и когда она подняла голову от подушки, понять нельзя было, который час – только небо за окном было черным как смоль. Она потерла нос, потрогала пальцами щеки. Снова закрыла глаза, стараясь не думать о том, что кругом нее – море. И постепенно погрузилась в сон.
* * *
Когда открыла глаза и захотела оглядеться, пришлось щуриться: шторы были раздвинуты, за окном – кобальтовое небо. Мир стал светлее и веселее. Комната была круглая, выкрашена белым, с неумелыми серыми мазками, изображавшими чаек.
