Беда только в том, что эта история чуть ли не в учебники вошла. Знали ее все оперативники и следователи. Так что повторить не удастся...
А свои мозги на что?
Лешу звонок прокурора не столько удивил, сколько обрадовал. Парень, кажись, пошел на попятный, да еще не без выгоды для себя. Но поздно! «Хочешь, чтобы я зашел? Спрашиваешь, буду ли я благодарен? Хорошо, зайду! И так, блин, отблагодарю, что до конца жизни не забудешь! Сам виноват, гад!»
Леша Жеглов с радостной улыбкой на устах вошел в кабинет Михал Михалыча Попова на три минуты позже назначенного времени. Миша встретил его неприветливо, встал из-за стола и с ходу спросил:
— Деньги принес?
— Принес!
— Пошли! — Попов, увлекая за собой Жеглова, направился в зал совещаний, примыкавший к кабинету.
«Фээсбэшники — ребята толковые, сообразят, что делать!» — успокоил себя Леша.
В зале совещаний собрался практически весь состав районной прокуратуры. Вплоть до уборщицы. Как только Попов с Жегловым вошли в набитую стоящими и сидящими людьми комнату, Попов громко скомандовал:
— Давай деньги!
— Во-о-от.., — удивленно протянул Жеглов две пачки стодолларовых купюр. Такого поворота он никак не ждал. Растерялся. Ему бы, старому оперативнику, сообразить, как крутануться, а он «повелся»...
Попов быстро взял деньги, передал своему заму и распорядился: «Подели между всеми! Поровну!» И... пустился в пляс. Он танцевал вприсядку, похлопывая себя по ногам, по коленям, отбивал чечетку, взмахивая руками и кружа вокруг кресла председательствующего, как вокруг партнерши.
Ошарашенный Жеглов, ничего не понимая, хлопал глазами. Смеющаяся публика радостно била в ладоши, в такт, присвистывая и покрикивая, помогая своему шефу исполнить номер по высшему разряду.
В зал вломились люди в масках. Человек десять. Следом оператор с телекамерой и мужик в прокурорской форме с генеральскими погонами — явно представитель Генеральной. Вломились и застыли! Такого поворота сюжета они явно не ждали. Только оператор по инерции включился в работу, ради которой его позвали: спокойно запечатлевал происходящее.
Следователь ФСБ, которому поручили разобраться во всем этом деле, готов был взвыть от бессилия.
Все сотрудники районной прокуратуры в один голос заявили: их срочно собрали в зал совещаний, предупредив, что новый прокурор обещал на пари перед ними сплясать. Более того, сумму пари обещано разделить между всеми. Кто-то решил, что новый прикалывается, кто-то — что ищет контакта с коллективом. Наиболее наивные подумали, что он таким способом решил материально поддержать своих коллег. Но факт оставался фактом — куча свидетелей, подтверждающих факт пари. Видеосъемка, на которой прокурор танцует и все радостно хлопают, не выражая при этом никакого удивления. Дело надо было закрывать.
«Бедный Леша Жеглов, — подумал следователь, — бабки-то на нем повисли! Как он их возвращать станет?»
Деньги Жеглов вернул быстро. Через два месяца. Правда, из милиции пришлось уйти, устроиться в службу безопасности одного таможенного брокера. Тот деньгами и ссудил.
А дело все-таки по жалобе бывшего Лешкиного подследственного Попов прекратил. По слухам, ребята из ФСБ уговорили.
Брачный договор
Семен судьбой своей был доволен, жил легко и с удовольствием. К пятидесяти годам имел все, о чем можно только мечтать. И это при том, что на самом деле и он, и его родители, и даже жена мечтали когда-то о гораздо меньшем. Кто ж думал, что студент-фельдшер на «скорой помощи» станет главным врачом одной из лучших московских больниц! Школу закончил на тройки-четверки, а нынче — доктор медицинских наук, член-корреспондент Академии меднаук, профессор.
Первое жилье, в котором он себя помнил, — комната в замоскворецкой коммуналке. Сегодня — шикарная четырехкомнатная квартира в тихом арбатском переулке. Стоимость ее в долларах выражается цифрой, которую он еще десять лет назад и в рублях-то осмыслить не мог!.. А еще одна квартира, где они прожили с женой двадцать лет, где вырос сын и которую сейчас сдавали внаем, осталась в Теплом Стане. Деньги, правда, от нее шли небольшие, но, по крайней мере, на оплату шоферов для него, и жены, и прислуги, которая убирала, готовила, стирала и гладила, — хватало.
Пациенты за консультацию знаменитого пульмонолога (не те, кого он выискивал и кем дорожил, — таких не было, а те, которые смогли к нему пробиться, выпросить через кого-нибудь его согласие на встречу) платили столько, сколько он объявлял. Объявлял немало — пятьсот долларов. И все равно — от страждущих больных-легочников отбою не было. А Семен хорошо помнил, как одалживал до зарплаты деньги у своего профессора. И не год, не два, а лет пять, пока работал после института в 64-й больнице. Ни две ставки, ни подработки на «скорой», ни полеты по санавиации в разные там Тьмутаракански, ничто не давало возможности хоть как-то наладить человеческий быт.
Однако и в школе, и в институте Семен мечтал стать не богатым, а известным. Точнее — прославленным. Материальный достаток все-таки пришел, — уже двадцать лет семья Семена жила более чем сносно. А вот слава объявилась неожиданно и относительно недавно. Началось все с передачи «Здоровье», куда его пригласили раз, потом второй, третий. Через год предложили вести похожую программу, но на другом канале. Каждое воскресное утро миллионы сограждан встречали Семена у себя дома, за завтраком. Он рассказывал им, как правильно есть, спать, гулять и работать, — много чего выкладывал. Люди у экранов считали это медициной, а сам он — профанацией врачебной профессии. Но вреда от его передач почти не было. Зато обширные связи в медицинском мире, ведь гостей-то нужных, профессоров и академиков, он сам выбирал, кого звать в студию, а кого нет, появились сразу! Конечно, это была пока не слава — только известность, узнаваемость. Славой он считал себя обязанным Розенбауму. Когда тот запел, пробился со своей гитарой на лучшие подмостки страны, Семен решил: а чем черт не шутит, и, вспомнив свои студенческие таланты, тоже протянул руку к шестиструнке, пылившейся где-то на шкафу. Пошло! Стихи писались легко, а с музыкой помогала Лида. Неожиданно сработало музыкальное образование, которым терроризировали жену родители, когда она пребывала еще в их, а не Семена подчинении.
Однажды взял да и спел у себя в передаче! С канала его чуть было не попросили. Но кто-то из телевизионных критиков, решив, видимо, повыпендриваться, объявил, что это новый телевизионный ход, способ разрушить барьер недоверия между ящиком и народом. Руководство канала притихло. А после третьей «вокальной вставки» весь околотелевизионный люд заголосил хором, что это и есть самобытное свободное российское телевидение. Условие о новой песне в каждой передаче включили в контракт. Дальше ясно — первый концерт, первый диск, первое приглашение в сборный концерт в Кремлевский Дворец на День медика...
Все, ну абсолютно все складывалось отлично. Только вот подросший Николай, женившись и родив Семену двух внучек и внука, отдалился совсем. И хотя оставался вроде в рамках медицинской профессии, но стал пластическим хирургом — вместо серьезного дела кожу подтягивал. Зарабатывал, конечно, очень даже прилично, но уважения Семена не вызывал. «Бабкодел!» — обозвал сына во время ссоры из-за внуков Семен и так про себя звал его по сей день.
