— Гора Каламун раздвинулась, образовав очень узкий проход, по которому Фекла выбралась к селению Маалюля. Святая так и осталась жить здесь неподалеку, в маленькой пещерке, вокруг которой со временем образовался монастырь ее имени, — так сказано в писаниях! — доказывала Светлана Виктору. — А ты мне тут про каких-то верблюдов рассказываешь!
— Послушай, Свет, — засмеялся Лавров, в очередной раз поддразнивая девушку, — а ты веришь в то, что сказала? Гора раздвинулась… Как такое может быть?
— Значит, тебе врать про Феклу можно, а мне нельзя? — снова вспылила Светлана и обернулась к Виктору.
— Ч-ш-ш, — вдруг произнес Лавров и покраснел, глядя куда-то за спину Соломиной.
— Молодые люди! У нас здесь не шумят.
За Светой стояла пожилая женщина, вся в черном; ее голова была плотно обвязана таким же черным апостольником — платком с вырезом для лица, ниспадающим на плечи и покрывающим равномерно грудь и спину. Она грозно смотрела на шумную парочку. Лавров и Соломина не заметили, как в своих спорах подошли к самому монастырю Святой Равноапостольной Феклы.
— Простите нас, матушка Пелагея, — обратился к ней Лавров, — но мы по делу Божьему, и люди совсем не лишние, не праздные. Просто молодые.
Виктор смотрел то на игуменью, то на статую Божьей Матери, возвышающуюся над монастырем прямо на скале и прошитую автоматной очередью.
— Лишних людей не бывает. Бывают длинные языки, — проворчала настоятельница монастыря. — Пойдемте, раз у вас ко мне дело…
В светлице пахло елеем, было тепло. Виктор и Светлана расположились на деревянных стульях напротив Пелагеи.
— Итак, инок Ермолай, вы утверждаете, что прибыли из далекого монастыря на Украине?
— В Украине, — поправил настоятельницу Виктор-Ермолай.
— И вам нужен протоирей Иеремей?
— Именно так, — смиренно ответил Виктор, в его глазах можно было прочитать боль и раскаяние всех грешников с начала новой эры.
Просить надо так, чтобы человеку, которого просят, стало неудобно перед просящим.
Однако Пелагею не так просто было сбить с толку.
— Где-то я вас видела, — заметила она, пристально глядя на Лаврова.
— Ну, мало ли похожих людей?
— Да, похожих, — будто осенило игуменью. — Вы похожи на одного журналиста…
Пелагея не ошиблась. Она имела на диво хорошую память. Виктор был в монастыре в начале нулевых, писал «синхроны» для своего очередного документального фильма и задавал многим монахиням каверзные вопросы.
«Каверзные вопросы для монахинь — это все равно что непристойные предложения. Особенно для молодых. Они сразу пугаются и отказываются общаться, — думал Лавров. — А память у матушки действительно хорошая. За эти годы сколько здесь народу перебывало?»
— Вы журналист? — еще раз спросила Пелагея.
— Был когда-то, но… неисповедимы пути Господни, — смиренно ответил Виктор-Ермолай.
— А какое у вас дело к настоятелю Иеремею?
Матушка Пелагея смотрела Виктору прямо в глаза. Ему впервые в жизни казалось, что он еще не успел подумать, как не проговориться, а она заранее знала его ответ и просто развлекалась с ним.
«Терпеть, инок! Чего расползся, как квашня? — сам на себя злился Виктор. — Чего дрожишь, как салабон, бача?» Казалось, нервы Виктора настолько обнажились, что с него слетела вся шелуха жизненного опыта. Он словно пришел на первое занятие в школу разведки — маленький, смешной, но с зашкаливающими амбициями. Ох и глаза были у этой настоятельницы!
— У нас к нему письмо от настоятеля Емельяна, — наконец нарушил молчание Виктор.
И это было чистой правдой. Емельян не мог отправить инока Ермолая к своему брату во Христе без послания.
«Ну давай же, раздупляйся, тетушка! — говорил внутри инока Ермолая Виктор Лавров. — Я тебя прошу, не прогони беса».
В тяжелые минуты психологической борьбы Виктор, по обыкновению, успокаивал себя ироничными, не всегда приятными для обывательского уха словами. А сейчас, когда в нем самом боролись двое — инок Ермолай и мирянин Виктор Лавров, — постоянно выигрывал то один, то другой.
«Накажет тебя Господь, грешник. Ох, накажет за мысли твои окаянные», — вздыхал инок Ермолай.
«Да отвали, дедушка. Сам же не рад будешь, если спалят…» — отвечал самому себе бывший афганец Виктор Лавров.
— Ну что ж, думаю, вам можно верить! — торжественно объявила Пелагея, хорошенько поразмыслив.
Светлана и Виктор облегченно вздохнули.
— Но где находится протоирей Иеремей сейчас, я не знаю, — добавила Пелагея.
«Ну вот, приплыли! — подумал Виктор. — Что ж ты мне мозги тут пудришь, матушка, мать твою так!»
И тут же прикусил язык, наказывая себя за такое кощунство. Все-таки время, проведенное в мужском монастыре, не прошло для него даром.
— Сейчас нам принесут трапезу, а затем я проведу вас по территории нашего монастыря, — тоном, не терпящим возражений, объявила матушка.
В Маалюле остались лишь мусульмане и сорок монахинь, присматривавших за воспитанницами своего приюта.
Девочки-сироты учились в монастыре Святой Феклы грамоте, осваивали в местной мастерской искусство церковной вышивки, бисероплетения. Во время нападения боевиков «Аль-Каиды» маленькие дети так же, как две тысячи лет назад, прятались в пещере, где молилась и укрывалась, прося избавления от напасти, святая Фекла.
Лавров шел вслед за Пелагеей, одновременно слушая ее и размышляя.
«Что это — профессия или призвание? Нет! Это состояние души! Высшая степень человеколюбия: рискуя выгореть, теряя душевные силы, изо дня в день нести свой тяжкий крест до глубокой старости. Сколько еще таких людей? И не обязательно в храме. Они живут, умудряясь не приносить с работы чужую боль, и при этом остаются людьми. Учителя в школах для детей с ограниченными возможностями, врачи психиатрических клиник, медсестры хосписов, христианские монахини в мусульманских странах…»
Миссионерский подвиг настоятельницы был отмечен золотым наперсным крестом от патриарха. Но она не возгордилась, а продолжила свое честное служение Богу и людям.
— Вот, что и требовалось доказать! — прервала размышления Лаврова Светлана, которая все это время была рядом.
— Что? — переспросил Виктор, отвлекаясь от мыслей о вечном.
Соломина и Лавров уже поняли, что матушка Пелагея на русском не знает ни слова, поэтому девушка говорила, ничего не опасаясь.
— Мужской монастырь опустел, а женский — нет. Мужики в кусты, а бабы остались! И так всегда! Вам бы только под юбку и в кусты…
— Сестра-а-а, — с укором перебил ее Виктор, изображая святошу, — ты же в Божьем храме. Как можно о постыдном-то?
Но поймав на себе острый взгляд настоятельницы, спутники утихомирились.
