— Теперь они примутся убивать друг друга?! — возмутился Лавров и бросился к друзам, отыскивая глазами их вождя аль-Атраша.
Горцы уже выстроились в боевую цепь, достав из седельных сумок карабины и автоматы. Дауд снял с предохранителя свой СКС.
— Таков закон, аль-Лавров! — сказал он, предупреждая вопрос Виктора.
— Закон велит убить обидчика? — уточнил Лавров. — Его смерть успокоит друзов?
— Да, — кивнул головой Дауд.
И друзы, и «арафатовцы», приготовив оружие, стояли в нерешительности. Как быть, когда интересы обоих племен выше, чем законы этого дикого мира? Рано или поздно кто-то первый нажмет на спусковой крючок и польется кровь… Вот-вот начнется…
— Есть только один выход, — сказал Дауд.
— Да-да, только один! — подтвердил Али аль-Хариш, словно прочитав мысли Дауда.
— Это какой же? — с подозрением спросил Виктор.
— Ты из другого народа. У тебя нет племени, — коротко сказал Дауд.
— Если ты убьешь его, это успокоит друзов, — обыденно произнес хариш.
— Вы что, предлагаете мне его убить? — Глаза Виктора округлились от возмущения.
— Да-да, — подтвердил Дауд.
— Да-да, — повторил за ним аль-Хариш.
— Люди! Вы что? С ума сошли? — прокричал Виктор. — На земле двадцать первый век. Вы что?! Одумайтесь, люди!
Но оглядев присутствующих с автоматами в руках, он не нашел поддержки. Палестинцы с горечью смотрели на своего соплеменника, а друзы жаждали крови. И те и другие были готовы разорвать друг друга.
— Вы — сумасшедшие дикари! — вырвалось у Виктора. — Я его лучше отпущу!
Широкими шагами, насколько позволяла его белая рубаха-мантиян, Виктор устремился к убийце. Друзы, державшие преступника, поспешно отбежали к своим.
— Аль-Лавров! — крикнул вслед хариш. — Убей его!
— Аль-Лавров, будь мужчиной! Убей его! — добавил Дауд.
Виктор подошел к хамасовцу. Тот сидел на коленях, и его плечи тряслись мелкой дрожью. Руки были связаны за спиной. Он поднял голову. Это был Фаррадж.
Лавров изменился в лице:
— Фаррадж?!
«Арафатовец» с заплывшим глазом и выбитыми передними зубами смеялся.
— Ну что ты сделаешь, неверный? Убьешь меня, да? — на ломаном английском просипел он.
— Зачем ты это сделал? Как ты мог?
— Я знаю свой долг мусульманина! — прокричал Фаррадж. — И не тебе, неверной собаке, учить меня!
— Разве твой долг убивать ближнего? — грустно спросил Виктор.
— Тебе этого не понять. Ты же не мужчина, европеец, — сквозь смех продолжал палестинец. — Ты даже убить не можешь. Только спасти.
— Но я спас тебя, парень… — удивился Виктор.
— Чего стоит твое спасение, когда по моей земле гуляют неверные собаки? — визжал Фаррадж. — Награда им за это только смерть. И тогда я попаду к Аллаху…
— Ты не попадешь к Аллаху, муслим, — спокойно сказал Виктор. — Ты предал его. Ты сгоришь в аду. Но сначала ты помучаешься здесь. На этой грешной земле. Я… отпускаю тебя…
— Витя! Не отпускай его! — крикнула Светлана на русском.
Но было поздно. Лавров вынул нож и разрезал путы на убийце. Затем показал веревки и палестинцам, и друзам.
— Слушайте все! Я, аль-Лавров, говорю вам: он будет жить! Так должно быть! Нельзя кровью смыть кровь! Нельзя горем убить горе! После этого душа становится пустой и черной! Пока вы этого не поймете, не станете людьми! Так и будете убивать друг друга! И умирая, будете проклинать убийц за свою и за их глупость!
Палестинцы и друзы молчали, пораженные, будто ждали кары небесной. Виктор же направился к «своим». Вдруг Фаррадж подпрыгнул, выхватил из-за пояса кинжал, который у него почему-то не отобрали, и бросился на Виктора. Все произошло так быстро, что никто не успел и вскрикнуть. Фаррадж с размаха ударил Виктора кинжалом в спину. Раздался крик Светланы, боевики с обеих сторон громко вздохнули… Железный клинок лязгнул обо что-то твердое. Подголовный камень в заплечной сумке спас журналисту жизнь. Лавров резко развернулся и ловким движением перехватил руку палестинца с ножом, затем отвел ее в сторону и ударил костяшками кулака по внешней стороне кисти, держащей оружие. Кинжал выпал и ударился о камень. Виктор толкнул Фарраджа ладонью в лоб, тот потерял равновесие и упал, но тут же перекатился в сторону и, подбежав к кому-то из палестинцев, вырвал у него из рук автомат Калашникова.
Все происходило настолько быстро, что люди не успевали реагировать. Виктор же молниеносно выхватил из складок своей одежды трофейный «Глок-18» и, опередив передергивающего затвор палестинца, прицельно выстрелил ему в голову. Фаррадж ударился оземь без лишних движений, выронил автомат и раскинул руки в стороны.
Гром оваций и одобрительных возгласов разнесся по горам, отражаясь многократным эхом. Только Виктор смотрел на открытые глаза Фарраджа и дырку между ними.
— Прости, Фаррадж, — прошептал он, — ты сам этого захотел…
Соплеменники Фарраджа, удостоверившись, что казненный мертв, отправились к своим палаткам. Виктор, держа разряженный пистолет стволом вверх, двинулся куда-то с невидящим взглядом. Когда он поравнялся с Даудом, вставшим у него на пути, то услышал:
— Хорошо, аль-Лавров! Ты настоящий воин.
Но Виктор обошел его, как дерево, и побрел себе дальше.
— Что с украинцем? — спросил вождь друзов у предводителя бедуинов.
— Он убил человека, которого спас в зыбучих песках, — пояснил аль-Хариш.
— Это предначертание! — объявил Дауд и, посмотрев на убитого друза, добавил: — Напрасно спас!
Психическое благополучие возможно, если человек способен жить с тремя фрустрациями. Во-первых, он не может быть счастлив постоянно. Часто ему будет «так себе» и даже «плохо». И это нормально. Во-вторых, он не сможет всегда получать то, что хочет. В-третьих, никто ничего ему не должен, в том числе беречь его чувства.
Светлана поравнялась с Виктором, который шел куда глаза глядят с пистолетом, который держал на манер дуэлянта.
— Это казнь, Виктор, она не постыдная! — попыталась утешить его девушка.
Лавров опустил руку с пистолетом.
— Это было необходимо! — продолжила она, показывая на друзов, мирно беседовавших с палестинцами.
Лавров остановился.
— Ты дал ему жизнь, ты и забрал, — утешала его Светлана. — Иногда надо пожертвовать жизнью одного, чтобы спасти ее многим…
Виктор посмотрел ей в лицо, перевел взгляд на «Глок».
— Пересвет сражался своим оружием в открытом бою, а не казнил связанных, стоящих перед ним на коленях, — сказал он.
— В конце концов ты так и поступил.
