— Не урони, Шлема! — произнес он ее имя на иудейский манер.
Саломея молча двинулась вглубь подземных переходов. Прочитать бы известковую кору на камне, как пергамент, как старую рукопись… Сколько пальцев писали новую азбуку в этих изгибах и трещинах? Сколько горя, горечи, гари, пепла и белой муки они запасли? Все перемелется, вырастет новая крепость…
— Есть еще главный завет, — сказала Саломея Лаврову, когда тот догнал ее в очередной раз.
— Какой еще завет? — переспросил тот.
— Я должна остаться здесь навсегда.
— Ты должна стать здесь экскурсоводом? — не понял Виктор.
На глаза Саломеи навернулись слезы, и она двинулась дальше.
— Ты… с ума сошла? — заикаясь от шока, спросил Лавров.
Лавров то ли услышал краем уха какой-то шорох, то ли увидел краем глаза какое-то движение, но остановился и, как хищник, принюхался, прислушался к окружающему пространству.
— Стой там, где стоишь! — приказал ему голос по-русски, и из мрака тени на свет налобного фонарика Лаврова вышел лысый казах Абу Ислям аль-Казаки. Канадский пистолет «Пара Орднанс Р14-15» в правой руке казаха был направлен в живот украинца.
— Послушай меня… — Виктор протянул вперед руки с растопыренными пальцами.
— Отдай руку пророка Яхья! Отдай десницу, если в тебе осталась хоть капля чести!
— Я не убивал Густава Стурена, отравленную чалму мне подсунул сирийский генерал Иссам Захреддин, это он убийца!
— Значит, ты якшался с сирийской политбезопасностью? — прорычал аль-Казаки. — Решил, что ты самый умный, да?
Лавров услышал сдавленный вскрик Саломеи. Судя по всему, ее тоже схватили боевики «Ан-Нусры».
— Захреддин хочет моей смерти, враг твоего врага — твой друг! — мягко, даже заискивающе произнес Виктор.
На лице казаха мелькнула тень заинтересованности.
— Ты знаешь это, верно? Стурен говорил тебе обо мне? У нас с ним было все не так гладко, аль-Казаки. Бывает хорошо, когда после долгих лет разлуки находятся прежние знакомые. Знаешь, жизнь сводит с разными людьми. А потом разводит. Иногда навсегда. И оттого кажется, что и жизни той не было. Потому как свидетелей нет. Но тут появляется человек из прошлого, и прошлое оживает…
«Воспоминания подобны легкой дымке или вовсе незаметны, но как только начинаешь разворачивать их, погружаться в их глубину, появляется и жизнь, и запахи, и чувства, и слова, казалось бы, давно позабытые, сказанные тебе кем-то, кого, как ты думал, уже и не вспомнишь», — подумал аль-Казаки, но вслух произнес недоверчиво:
— Красивые слова под прицелом пистолета?
— Вспомни, что говорил Густав в тот вечер: «Семья, братские узы — вот то оружие, что хранит наши народы». Как ты думаешь, аль-Казаки, пошел бы я на убийство своего товарища, зная, что это так опасно?
Казах задумался, потом дал знак своему приспешнику, чтобы отпустили Саломею.
— Иссам Захреддин хотел твоей смерти, но аль-Джуляни приказал привезти тебя живым, — заявил казах.
— Я стал мешать Захреддину, и он привлек «Шабиху», чтобы не оставить мне шансов. Он боится того, что я могу рассказать про десницу пророка.
Лицо Абу Исляма аль-Казаки вдруг смягчилось.
— Расскажи мне, брат! — проникновенно попросил он.
В эту секунду в нескольких метрах за его спиной раздался вскрик боли — так кричит человек, пораженный острым металлическим лезвием. Казах бросился на звук, но не успел он сделать и четырех шагов, как из темноты прилетели четыре метательных ножа и впились ему в грудь. Воин «Ан-Нусры» зашатался, с удивлением посмотрел на рукоятки ножей, торчавших из его тела, и со сдавленным стоном рухнул на спину.
— Аль-Казаки! — воскликнул Лавров и, присев на корточки, попытался забрать из его руки пистолет.
Из темноты прилетели еще два метательных ножа и выбили каменную пыль в стене у того места, где только что стоял Виктор. «Второй раз так не повезет», — мелькнуло в голове у Лаврова, в кувырке поменявшего дислокацию.
Устраивать перестрелку в каменном мешке было небезопасно — рикошетом к тебе вернется твоя же пуля. Нападавшие дрались с боевиками «Ан-Нусры» на длинных кинжалах. Вторые, не привыкшие к такого рода фехтованию, явно проигрывали. Двое боевиков, захвативших до того Саломею, были зарезаны практически сразу, двумя-тремя движениями. Женщина, подобрав кинжал-джамбию одного из убитых, оказала более ожесточенное и непреодолимое сопротивление.
— Береги десницу! — крикнул ей Лавров, вступая в бой со вторым нападавшим, в то время как Саломея зарезала одного из них.
Женщина ушла в тень уступа и исчезла. Виктор, сбив с ног своего противника, шагнул на ее место и разгоряченной кожей лица почувствовал легкий холодок из замаскированной тьмой щели.
— Света! Не делай этого, они уже знают место! — крикнул Лавров в темноту, еле-еле различая светлую блузку Саломеи.
— Только хранитель может спрятать десницу в камне так, что ее никто не найдет! — ответила ему из полумрака девушка. — Это даже не в твоих силах, Виктор.
Они находились в небольшой рукотворной пещере с ровным, как перевернутая чаша, куполом, под ногами хлюпала мелкая лужа, нагромождение камней посереди лужи скрывало какую-то секретную камеру. Лавров встал между Саломеей и этими камнями.
— Дай хоть поцелую тебя на прощание, пока ты не стала рабыней этого подземелья!
Саломея, попав под очарование момента, медленно приблизилась к нему и запрокинула голову, подставляя губы для поцелуя. В этот момент из темноты, со стороны входа в пещеру, со свистом вылетел кончик хлыста-арапника и обжег женщине руку с тубусом. Бронза с бульканьем ушла в неглубокую лужицу. Саломея отпрянула, поскользнулась и упала в ту же лужу на спину, гулко стукнувшись затылком о камни.
Второй удар хлыста предназначался уже Лаврову, но владелец хлыста ориентировался на звук, а Виктор уже давно переместился. Неизвестный нападающий имел хороший слух, так что третий удар хлыста достиг цели, хотя и пришелся по касательной. Лавров бросился вперед к нападающему, чтобы сократить дистанцию. Взмах арапником — и Лавров с подсеченной ногой повалился на каменный пол. Все-таки ему удалось быстро подняться и еще раз попытаться сократить дистанцию. Но тщетно, боец, противостоящий ему, был весьма опытен и предусмотрителен. Единственное, что его остановило на какое-то время, — это удачно брошенный Лавровым камень. Метательный снаряд размером с мужской кулак угодил в корпус и позволил Виктору выскользнуть из тайного святилища.
Нападавший с арапником после небольшой заминки бросился за ним, предвкушая победу, но внезапно кто-то выдернул хлыст из его руки. Тогда он выхватил пистолет и выстрелил в белеющего в темноте Лаврова. Не попал. Пуля с противным визгом отскочила от стены, выбивая каменную крошку. Снизу раздался еще один выстрел и разворотил лицо человека с арапником в фарш. Это аль-Казаки истратил последние жизненные силы на то, чтобы защитить Лаврова.
