Само собой, Вадим попытался переговорить с ее адвокатом. Но это оказался пустой номер. Его рекомендовал Булычевой сам следователь, так что на кого тот работал – большой вопрос.
Кому поверит судья, даже не в заказном, как это, деле: Кузьмичеву, который все отвергает, или Булычевой, которая все признает, – гадать не приходилось. Значит, расчеты можно строить на двух вариантах. Либо «столбить» все глупости следствия и проколы суда, дабы потом, в Верховном, где, по словам Михаила, ждала поддержка, дело развалить, либо рассчитывать на народных заседателей. Последнее сулило весьма иллюзорные надежды, так как «кивки» и так-то не очень интересовались происходящим при их якобы участии, а уж по этому делу отберут наверняка «достойнейших из достойных»!
Пришла, правда, Вадиму в голову одна идея. Но уж больно вычурная. Однако теперь Марлен стал открытым союзником – можно было с ним поговорить. И с Тадвой, кстати, тоже. Как-никак, он его, Вадима, потенциальный адвокат…
Поговорили… Тадва сказал, что Вадим наглец, но, черт его знает, вдруг пройдет. Тем более что он сам ничего лучшего предложить не может. Хмыкнув, добавил: «Получится – возьму на вооружение». Марлен был менее благостен.
– От вас что требуется? Защищать или защитить? Так вот и защищайте. Знаете, как хирурги говорят – нельзя умирать вместе с каждым пациентом. Вы степень риска вообще-то осознаете?
Вадим понимал, что рискует. Но это если докопаются. Тогда можно будет и под дурачка сработать. Как в первые годы адвокатствования. Все равно ничего лучшего не вырисовывалось.
Процесс начался. Первым делом Вадим стал набирать информацию о том, кто есть кто. Ну, если про председательствующую, то есть собственно судью, которая и будет писать приговор, он узнал все заранее, то ни о заседателях, ни о прокуроре до начала процесса ничего не ведал и слыхом не слыхивал.
Судья – Вера Ивановна Зеленцова – была еще тем подарочком судьбы. Родом из-под Коломны, закончила юридический заочно. Работала секретарем судебного заседания, потом народным судьей. Все там же, в родном райцентре. Через три года молодого судью из Коломны выдвинули на работу в Московский областной суд. Вначале в кассационную коллегию, а потом доверили слушать дела и по первой инстанции. Уже два года Зеленцова возглавляла партийную организацию Мособлсуда. Так что вскоре пойдет она явно выше – в Верховный. Такой судья артачиться, ссориться с прокуратурой не станет. А если добавить, что было ей тридцать пять, до сих пор не замужем, низкорослая, полная и с высоким писклявым голосом, – картинка получалась совсем мрачная.
Прокурор, напротив, в полном порядке. К своим сорока дослужился до зампрокурора области, имел двоих детей, жену-адвоката. По переводу переехал в Москву из Днепропетровска. Поговаривали, что его отец когда-то с Леонидом Ильичом Брежневым в одной компании несколько раз выпивал, хорошо пел под гармонь и будущему Генсеку ЦК КПСС запомнился. Когда сыну исполнилось тридцать и был он прокурором района, отец решил – чем черт не шутит, да и написал бывшему приятелю по застолью. Не преминул указать в письме, что сын пошел дальше отца – играет на аккордеоне. Когда послание пришло в ЦК КПСС, его долго мурыжили в отделе писем, потом в секретариате Леонида Ильича и все-таки спустя месяца три решили показать боссу. Стареющий Генсек, как и все склеротики, хорошо помнил то, что было давно, и хуже – что вчера. Потому днепропетровскую компанию веселую вспомнил без труда и гармониста вспомнил. Привезли того в Завидово. Посидели. «С Самим выпивал!» – с гордостью рассказывал прокурорский отец, вернувшись домой. «Советов спрашивал!» – переходя на шепот, добавлял для некоторых. Ну а после встречи Брежнев сам позвонил Генеральному прокурору и сказал, что есть молодой парень в Днепропетровске, надо бы им подмосковную прокуратуру укрепить. Для начала. А то, мол, свежей крови не хватает. Ну, ясное дело, через две недели и квартиру дали, и должность зама освободили. Не повезло кому-то… Не навались перестройка, был бы уже Иван Иванович Иванов сотрудником Генеральной прокуратуры. А так.. Ушел из жизни «горячо любимый товарищ Леонид Ильич Брежнев», и забыли про парня. Правда, что удивило Вадима, по первому впечатлению мужик себя неудачником не считал, был улыбчив и даже приветлив. Насколько государственный обвинитель может вообще быть приветливым с адвокатом.
Одна из народных заседательниц представляла собой просто эталон сельской учительницы. Черная юбка, белая блузка, дешевые очки и прическа с начесом. Спина прямая, а кожа на пальцах разъедена стиральным порошком и пемоксолью. Профессию выдавала привычка кивать головой. Если ей нравилось, что говорили в зале суда, – утвердительно. Если нет – из стороны в сторону, с гримасой разочарования и досады. Так она привыкла слушать своих учеников, стоящих у доски, так же слушала и прокурора, и Вадима, и Кузьмичева. Только на показаниях Булычевой голова как-то странно останавливалась, а брови удивленно ползли вверх. Вадим понял, что эта училка не только слушает, но и думает над тем, что происходит. Она могла оказаться союзницей.
Вторая заседательница, с немецкой фамилией Минх, служила фельдшером в павловопосадской больнице. Женщина явно привыкла работать и не плакаться. Одно только то, что ездила она в суд каждый день из своего Павловского Посада шестичасовой электричкой, вызывало у Вадима и уважение, и ностальгические воспоминания о его железнодорожных пригородных перемещениях между работами во времена студенчества и начала семейной жизни. В процессе заметна она не была вовсе. Сидела, читала какую-то книжку под столом, а когда Зеленцова для проформы спрашивала что-то у заседательниц, испуганно вскидывалась и, не задумываясь, кивала головой. Ну, типичный «кивок». Зеленцова, не слушая, что скажут ее «коллеги», провозглашала: «Суд, совещаясь на месте, определил…» – и спокойно шла дальше. На симпатию, а точнее, активную помощь «кивка» Вадим рассчитывать не мог.
То ли соблюдая дистанцию, то ли в силу явной стервозности и закомплексованности, обедала Зеленцова одна, у себя в кабинете. И прокурор, и обе заседательницы в перерыв ходили в судебную столовую. Вадим, который уже много лет как отучил себя есть днем, решил этим воспользоваться. И для дела может оказаться полезным, и, глядишь, хоть немного гастрит свой утихомирит. Язвы и гастриты издавна слыли типичными профессиональными заболеваниями большинства адвокатов. Домой обедать – далеко, в столовую – и некогда, и кормят паршиво. И кроме того, время перерыва приходилось использовать для подготовки к следующей части процесса. Отсюда, видимо, у Ирины Львовны Коган и появилась привычка всегда иметь при себе пакетик с кусочками сыра и нарезанным яблоком. Этому, к сожалению, Вадим у своей патронессы так и не научился. А она настаивала…
О чем и как говорить с «кивками», Вадим решил уже давно. Надо было только, чтобы они сами предложили ему сесть за один столик. Но всю первую неделю дамы обедали вместе с прокурором и на Вадима не обращали никакого внимания. Он и за ними в очереди вставал, и перед ними, чтобы у раздачи предложить пройти вперед, и за соседний столик садился – все безрезультатно. «Ладно, – решил Осипов, – женское любопытство есть сила непреодолимая. Надо их чем-то заинтриговать». Карманные шахматы! Пусть заседательницы и не играют сами. Возможно. Даже наверняка. Но если за обедом он будет что-то там из кармашка в кармашек перекладывать в маленьком картонном складне, ну не могут они не полюбопытствовать, чем он занимается. Надо только найти, куда Лена задевала этот «музейный экспонат» его молодости.
