Вадим позвонил Смоленскому. За ужином супруги решили, что это – самый простой и правильный путь. Разговор был продуман заранее и просчитан с учетом особенностей характера мэтра.
– Здравствуйте, профессор! Это Осипов – послушник вашего семинара. Простите, что беспокою, святой отец!
– Да, Вадим, привет! – Смоленской хмыкнул в трубку. – Никак, о возвращении в лоно святой матери, риторической церкви архангела Цицерона задумался, отрок?
– Ну, типа того. – Вадим резко повернул стилистику беседы. – Бабок забашлять хотся. Так вот, отмаза нужна.
– Мне на шухере постоять? – с готовностью переключился Смоленский. – Гоп-стоп или щипок? Только не говорите, что мокруха.
– Хуже. Буйнаков! – Вадим решил перейти к делу.
– Тогда и мокруха годится, – по инерции проскочил Смоленский, но тут же притормозил. – Что Буйнаков?
– Ваш Захар, славный представитель почвенников и носитель русской деревенской культуры, просит меня о помощи.
– В чем? – В голосе Смоленского явно послышалось напряжение.
– Пока не знаю. Это и неважно. Важно, что он ваш подчиненный, а обратился ко мне не через вас, а через Лену. Это неправильно.
– Да он удавится ко мне обратиться! – Смоленский сказал это скорее с радостью, чем с раздражением.
– И я так подумал. – Вадим вел Смоленского по заранее проложенной им тропе и знал, куда приведет. – Поэтому решил вам позвонить.
– И что мне вам посоветовать?
– Я думаю, правильно сделать так: Лена ему скажет, что обратилась ко мне. Но при этом рассказала вам. Так, по случаю. Вы тут же мне позвонили и попросили обязательно Буйнакову помочь, поскольку он действительно большой ученый, хоть и с непростым характером. Но очень достойный человек!
– Вадим, не увлекайтесь! – Смоленский пытался сдобрить интонацию улыбкой, но получилось не очень.
– Хорошо, последний тезис снимается как легко опровергаемый!
– Изящно излагаете, сын мой! – Смоленский полностью овладел собой, к тому же быстро просчитал все последствия такого поворота событий. Выиграет Вадим дело Буйнакова, о чем бы оно ни было, Буйнаков – его должник навсегда. Проиграет – Смоленский не виноват, не он Осипова рекомендовал. Да и на Лениной защите Буйнаков вести себя будет тихо. «Господи, хоть одна защита пройдет без скандала!» – мелькнуло в голове заведующего кафедрой.
– Тогда вперед и с песней! – подвел итог Вадим.
– А что, в похоронном марше Шопена есть слова? – Смоленский рассмеялся собственной шутке.
– Не понял?
– Применительно к Захару я всем песням предпочитаю именно эту мелодию!
– Злой вы, патер. Нет в вас истинной веры… – Вадим сделал паузу, – в мои профессиональные способности. Если я возьму его дело, Шопен будет, но для другой стороны.
– С философской точки зрения, Вадим, как вы думаете, что хуже: нелюбовь к одному конкретному человеку или всеобъемлющая, всепоглощающая, безграничная гордыня? – Смоленский понял, что с пожеланиями Захару переборщил, и потому ринулся в атаку на собеседника.
– Самое плохое – нелюбовь к своему начальству! А также неадекватная оценка адвокатского труда. – Вадим решил свернуть на нейтральную почву.
– Последнее, по крайней мере, вы можете контролировать. – Смоленский тяжко вздохнул.
Через несколько дней Лена передала Буйнакову, что, разумеется, муж ему поможет. Буйнаков в тот же вечер позвонил Вадиму – договориться о встрече.
Однако общение началось с накладки. За час до прихода Буйнакова на фирму позвонила Светлана, помощница Терешковой, и попросила Вадима срочно приехать. Вернулся он через два часа, так что Захару пришлось целый час просидеть в коридоре кооперативного подвала, где перед ним взад-вперед сновали люди Аксельбанта, не отличавшиеся особой почтительностью в отношении клиентов фирмы Осипова. Ревность, что поделаешь!
Вадим приехал сильно подзагруженный информацией от Валентины Владимировны.
Оказывается, Фонд Сороса совместно с фондом Раисы Горбачевой наметил стажировку 15 советских юристов в возрасте до 35 лет в США. Сроком на 6 месяцев. Терешкова предложила Вадиму принять участие в конкурсе. Правда, поскольку это неправительственное мероприятие, гарантировать она ничего не может. Но полагает, что к рекомендации ССОДа прислушаются. Через несколько дней в Москву приезжает координатор от Фонда Сороса, и с ним можно встретиться. Приезжает он на ССОДовскую конференцию, так что первую встречу можно будет организовать сразу в правильной тональности.
Перспектива поехать в США на полгода, конечно, манила. Но оставить фирму, Лену, Машку… Правда, это еще и прекрасный способ расстаться с Юлей. Роман с ней начал Вадима сильно тяготить. Слово «поводок», произнесенное ее матерью, каждый раз всплывало в памяти в самый неподходящий момент свиданий с Юлей…
Захар Филатович сидел мрачный, явно обиженный тем, что его заставили ждать. Вадим разулыбался, изображая «саму приветливость». Объяснил, почему опоздал. При упоминании Терешковой Буйнаков прогнулся в спине, недовольное выражение лица сразу исчезло, сменившись на подобострастно-заискивающее. «Ну точно деревенщина! Всякое громкое имя приводит в трепет и шок!» – подумал Осипов.
Суть дела Захара сводилась к следующему.
Два года назад по просьбе кого-то из своих приятелей, но, честно говоря, больше из-за денег, Захар заключил фиктивный брак. Сумма – 5 тысяч рублей.
Условия, как заметил Вадим, стандартные – регистрация брака, московская прописка, через год развод, она выписывается. Все довольны.
Последствия тоже оказались стандартными. Анжела, так звали счастливую обладательницу новоиспеченной московской прописки, сначала стала тянуть время, мол, пока другого жилья не нашла, а потом и вовсе отказалась выписываться.
К этой проблеме добавилась другая, много хуже. Она забеременела! Захар клялся, что не от него, однако Вадим засомневался. Правда, чашу весов в пользу доверия словам Захара перевешивало то, что он уже полгода назад подал заявление в суд о признании брака фиктивным. Надоумила его соседка-нотариус. Заявление подано до рождения ребенка. Будь Захар отцом, вряд ли бы он так поступил. Впечатления законченного подонка он не производил. Хотя, если вспомнить рассказы о его отношениях со Смоленским… Но это – иное.
Отказывать Буйнакову было нельзя – он явно отличался крайней обидчивостью. «На Ленкиной защите отыграется всласть!» – подумал Осипов. С другой стороны, дело объективно представлялось очень непростым. Кроме, пожалуй, того, что родом Анжела была из Грозного, а неприязнь московских обывателей к кавказцам росла в последние годы, как на дрожжах.
По каким-то непонятным пока для Вадима причинам, с началом кооперации кавказцы быстро вышли за пределы рынков, монополизировали шашлычные кооперативы и быстро стали проникать во все открывшиеся щели и щелочки свободной экономики. То ли они имели больше свободных денег для начала бизнеса, то ли жилось им хуже, чем русским, и потому они были более активными. Словом, как ни рассуждай, но антисемитизм стал быстро уступать место «антикавказизму». Термин Вадим придумал сам.
