— Где ты? Я не мог до тебя дозвониться. Этот итальянский ублюдок тебя отпустил? Отпустил же, да? — спрашивает с надеждой.
Я молчу.
Вот и настал тот самый проклятый момент истины.
— Серёжа…
— Лина! — голос повышает. — Когда меня держали, то сказали, что ты… не выходила на связь. Потом сказала похитителям что-то об обстоятельствах, которые изменились. Меня едва насмерть после того не забили… Кровью срал и харкал. Думал, сдохну! Что изменилось, Лина?
Я резко дёргаюсь, отвечая на автомате:
— Были проблемы. И сейчас то-же. У меня проблемы, Серёжа. Очень серьёзные.
— Говори! Что случилось?
— Я д-думала ты знаешь. Может мерзавцы т-тебе рассказали?
— Гниды ничего мне не говорили! Они неделями держали меня в зассаном подвале! Если бы ты только знала через какую срань я прошёл… — нагнетает грозовые интонации в голос.
— Знаю. Понимаю. Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь!
— Нам нужно придумать план, как забрать тебя у итальянского гондона! Я заберу тебя к себе, малыш. Но пожить, наверное, пока придётся у Павлика в деревне. Здесь хорошо. Чистый воздух. Природа. Натуральная и полезная жратва.
— Не могу. Я… Я-я-я…
Ну как ему сказать? Сложно, чёрт! Боже!
— Лина, говори. Я не могу долго висеть на проводе. Рискованно, — сердито предупреждает.
— Я… беременна, Серёжа.
Бах. Сердце в груди врезается в рёбра и будто взрывается, разлетаясь на осколки, как снаряд.
— Беременна? — ревёт диким медведем. — Стоп. Чего? Я сейчас откинусь на месте! То есть ты… почему не сказала ничего? То есть они тебя… беременную вынудили лечь под мразь бандитскую?
— Нет! Ох, нет! — сердце грозится вылететь из груди. — Этот ребёнок… он не т-твой, — шепчу, едва не умирая. — Это ребёнок Леона. Понимаешь?
— Ах ты ж блядь! — я взвизгиваю, когда слышу мощный грохот на заднем плане в динамике. — Получается, пока я там срал под себя, привязанный к стулу и жрал протухшие консервы, каждый час получая по морде, ты там со своим ёбарем итальянским кувыркалась?! Пехалась? На хую убийцы вертелась и орала во все гланды? Хорошо так оттянулась, дрянь? А? Паскуда… Ещё рожать ему собралась? ДА?! Почём пиздой детородной торгуешь, милая?!
— Нет, Сергей! Нет! — от потока грязного мата хочется спрятаться, забиться в угол, перестать дышать. — Не говори так! Серёжа, умоляю! Пойми!
— Паскуда… продажная. Я подыхал, думал о тебе, а ты в это время богатеям детей рожаешь! Пелёнки норковые заготовили уже?!
Хочется уши зажмурить. Оглохнуть и ослепнуть хочется.
Исчезнуть. Навсегда. Как снег на солнце растаять. Чтобы не чувствовать тех проклятых мучений, который я чувствую прямо сейчас.
— Не говори со мной так, Серёжа! — прошу, пытаясь не повышать голос. — Ты не знаешь… Не знаешь всего!
— Не говорить с тобой так? — горько вздыхает. — Мне больно. Больно, понимаешь? Ты моё сердце в грязи утопила, в душу мне харкнула. Как мне после этого с тобой разговаривать? Ты залетела, да? Алина!
— Да. Но я… Но я как суррогатная мать!.. У нас контракт. Сделка. Чтобы спасти Катю.
Вру. Вру. Вру.
До пелены перед глазами.
Обманывая его. Леона. И себя.
Дрянь я. Тварь. И шлюха.
А ещё трусливая овца, которая боится сказать правду. Просто тупо боится признаться!
Господи. Боже. Прости!
Стыдно мне. Страшно. Горько.
Больно душе. До сумасшествия! Как же мне боль-но.
Не могу. Я не могу. Сказать всю правду.
Я слабое, трусливое существо.
— Так получилось, Серёжа… Ты же помнишь, — шепчу. — Помнишь, как всё начиналось? Я ради тебя под бандита легла. Ради спасения твоей жизни, С-с-серёжа…
— Гондон натягивать не пробовала? — зло спрашивает.
Реву в кулак, заглушая рыдания. Стараюсь не шуметь. Но как же больно… Ад в груди!
— Он не любит так.
— ЧЕГО?! Давай, расскажи мне, сколько раз за ночь он тебя на хуе проворачивал, как подстилку! — злобно рычит Серёжа. — Как он тебя ебать любит… Ну же. Давай! Мне ссать было больно, чуть все яйца не отколотили… А ты расскажи, какой большой и толстый ствол у твоего богатого итальяшки.
— Всё не так… Не так. Таблетки не сработали. Это случайно получилось. И я… не смогла сделать аборт. Это же ребёнок. Не смогла убить его…
Серёжа в ответ рычит, как дикий вепрь.
— Когда Моретти узнал… Приказал оставить. Им нужен наследник. Я должна родить его и отдать семье мафиози. А они взамен спасут Катю, оплачивают дорогостоящее лечение..
— Катю…
— Да, Катю. Сестрёнку. Она в коме после аварии… У меня не было выбора. Не было…
В ответ слышится гнетущая тишина, разрывающая давлением барабанные перепонки. Малыш в животе начинает беспокойно крутиться и толкаться. Всюду. Он недоволен. Он чувствует, что мамочке плохо и ведёт себя так же. Ему не нравится этот разговор, не нравится поток моих бешеных эмоций.
— Не было выбора… Я понял, — глубокий выдох.
— Успокойся, пожалуйста. И выслушай меня. Всё так закрутилось, завертелось… Я не смогла сделать аборт. И на лечение Кати денег нет… А ты? Недоноски бы п-прикончили тебя. Из-за меня. Я же не смирюсь с этим, понимаешь? Если из-за меня убьют человека. Когда я забеременела, Леон выгнал меня. Обвинил во лжи. Думал, я специально не предохранялась… Но всё не так. Я пила таблетки. Они не сработали. Вот он и выгнал. На аборт отправил. Но потом это наследство… И Алонзо ещё, — отчаянно, на одном вдохе тараторю я. — В общем, только лишь с этим условием Моретти оставил меня рядом с собой. Я снова могла шпионить. Лишь только так.
— Какой месяц? — с укором рычит он.
Два слова. Всего два слова он смог выдавить из себя в ответ на мою длинную исповедь.
— Шестой.
— Значит, родишь ему отпрыска и всё? Свободна? Сейчас не можешь уехать?
— Нет.
— Как же складно ты врёшь, любимая, — «любимая» он прошипел с особым ядом. — Ты его шлюха, да? Втюрилась? В этого монстра бездушного и жестокого? В убийцу. В мясника! В чудовище черноглазое!
— Замолчи! Прекрати!
Новый поток слёз выплёскивается наружу.
Не хочу ничего слышать. Мне больно. За Леона. Когда Сергей его оскорбляет. Как будто не обзывает словами, а бьёт кулаками. Нет. Не Леона. А меня избивает. Боль от слов Серёжи чувствуется так же остро, как от настоящих ударов.
— Моретти не человек! Если бы ты знала, сколько смертей отпечаталось на его ублюдских руках! Ужасный, не знающий жалости и ничего доброго выродок! Исчадье ада. Отребье природы! Таких отстреливать и сжигать живьем на кострах справедли…
