Лина меня испортила. Погубила. Сделала слабым.
Я её любил. Взахлёб. А она… убила нашу любовь. Разбудила во мне демона. Тварь из ада. Прежняя жестокость вернулось. Ненавижу эти чувства!
Проверив малыша, я выхожу из спальни, чтобы освежиться, по пути прихватив вторую, наверно, по счёту бутылку виски. Хер знает, не считаю. Сколько я выпил? Одну бутылку, две, три. Трудно сообразить. Литрами хлебаю жгучий яд, мечтая забыться, но разорванной в клочья душе не становится легче.
На первом этаже вижу Дино, который дежурит в настоящий момент.
— Дино, — твёрдым тоном подзываю охранника.
Язык немеет, прилипая к нёбу. Тело шатается из стороны в сторону. Я чувствую себя чучелом, набитым соломой. До чего только ты докатился, Леон Моретти?
— Что изволите, синьор?
— Шлюху.
— Что, простите?
— Шлюху мне вызови! — гаркаю так яростно, что стёкла дребезжат.
— А, да, — тянет слова. — Какую изволите?
— Русскую. Светловолосую, — с силой сжимаю стакан с виски в руке.
Шмяк.
Твою мать!
Так сильно сжал стакан, что тот разбился, вонзившись осколками в руку. Боль на время забрала ублюдские воспоминание. Стало немного легче. Надолго ли? Секунд на десять.
— Но, это… — Дино мнётся, как неуч у доски. — Где взять сейчас, в такой час? Нужно время.
— Найди! Живее, бля! — я вскакиваю на ноги, с психу пинаю кресло ногой.
Да. Я пьяный. Вдрызг. Конкретно.
Нажрался, как ещё никогда в жизни не нажирался.
Думал, пойло пригубит боль…
Но нихера не легчает. Хоть упейся до смерти!
Выебать шлюху нужно. До смерти затрахаать дрянь. Хочется ебать грязную дырку и представлять на месте шлюхи Лину. Дино послушно направляется к выходу на поиски жертвы.
— Трусы купи.
Охранник замирает. Оборачивается, глазея на меня как на полоумного.
— С клубниками. И не в-возвращайся без н-них! Иначе, сука, уволю.
Язык заплетается. Дверь хлопает. Я всё-таки теряю равновесие, падаю на полу, хватаясь за сердце. Которое болит. Жжёт. Пылает. И бешено вбивается в подреберье.
Сдохнуть бы. И перестанет болеть.
* * *
— Вон пошла, — грозно рычу, выбивая из пачки сигарету. Закуриваю, закатывая глаза. Внутри меня бушует смертоносный ураган самых разных негативных эмоций.
Губастая блондинка в трусиках с клубничками лихорадочно хватает с пола свои вещи. Босая, почти полностью голая, она вылетает из комнаты.
Я так и не смог притронуться к шлюхе. На шаг даже не смог подойти. Она и так, и эдак передо мной вертелась, но не смогла завести.
Просто эта шалава не Лина, на которую я мог секундно посмотреть и моментально обкончаться до искр из глаз. Не прикасаясь. Просто, глядя на неё.
Член на чужую бабу не встал. Даже не дёрнулся. Хуй безвольно болтался в трусах, как висельник. Не она это. Не она. И мерзко мне. Погано так сильно на душе, что охота взять ствол, в рот себе его затолкать и застрелиться. Я смотрел на шалаву, и всё равно о суке лицемерной думал. Её звонкий смех внутри души звучал. Её ангельское личико перед затуманенными глазами мелькает.
Не могу так. Не могу.
К сыну вернусь. Он — теперь моё всё. Мой единственный смысл жизнь. Мой наследник. Моя кровь. Надежда для моей империи.
Докурив, я возвращаюсь в спальню. Малыш мирно посапывает в кроватки, рядом на диване дремлет нянечка. Я направляюсь к кровати. Падаю спиной в подушки, засыпаю.
Один и тот же сон. Опять она. Лживая, ненавистная bella. Одна и та же ненавистная картинка. Кошмар продолжается… Лина рыдает. Кричит так истошно, что сердце в груди от крови лопается.
Мы стоим друг напротив друга. Она падает передо мной на колени. Тянет ко мне трясущиеся руки. А я ребёнка на руках держу. Уношу его от предательницы. Поворачиваюсь к дряни спиной.
— Леон, нет! Пожалуйста… Я н-не виновата. Меня з-заставили! Я люблю тебя… Тогда не любила, когда предавала. Но сейчас… Люблю. Прости. Прости. Прости. Не уходи! Я прошу. Не забирай сына…
— Нет. Я ненавижу предателей. Ты это знаешь. Видела. Тогда, в подвале.
— Не прогоняй меня. Не убивай! Умо-ля-ю…
Бах.
Я дёргаюсь. Оборачиваюсь.
Это выстрел. Но стреляю не я.
Лицо Лины искажается болью. Я вижу сон, как реальную картинку жизни. Не как сон. А будто всё, что происходит сейчас, происходит с нами на самом деле.
Она в белом платье. На белоснежной ткани, в области груди, расплывается красное пятно. Расплывается быстро. По груди, по брюшной полости. Она хватается за грудь руками. Всхлипывает. Отводит руки обратно — они в крови. Дрожат. Окровавленные, очень худые. По щекам льются волны слёз. Габриэль в моих руках начинает жалобно хныкать и дёргаться. Нарастающий крик младенца перерастает в истошный вопль.
Нет. Это не он кричит. А я.
— Леон… Прос-ти. Береги нашего м-малыша…
Я бросаюсь к Лине навстречу, к чёрту забываю обо всем на свете.
Бам.
Удар.
Глаза превращаются в стекло. В них жизнь гаснет. Сгущается тьма.
Она падает на холодный бетонный пол. Не двигается.
— Нет! Блять! Нет!
Бегу. Бегу. Бегу. Кричу, рыдаю.
Не могу добежать.
Она умирает. Тонет. Лёжа на грязном полу в густой багровой луже.
Это ли я хотел? Этого ли я желал, блять, когда проклинал ту, которую полюбил больше всего на свете?
Как будто по голове чем-то тяжёлым огрели. Я понял, что погорячился. Вспылил. Надо было поговорить. Выяснить истинную причину того, что толкнуло Лину совершить предательство. Она… шептала, что не виновата, что её шантажировали, угрожали жизнями дорогих людей.
Я вдруг вспомнил. Обрывки сообщений, фраз.
Какой я идиот. Когда в душе просыпается зверь, овладевая здравым разумом, я не соображаю ничего. Мной управляют эмоции.
Сложный характер. Ядовитая кровь.
Надо всё выяснить. Немедленно.
Лина не такая. Ведь не такая же тварь, какой я её нарёк?! Не могла так искренне притворяться рядом со мной. Все её эмоции, за девять месяцев, были натуральными.
— Лина! — ору я, подскакивая на кровати.
Потный, дрожащий в нервных конвульсиях. Перед глазами до сих пор мигает та ужасная картина. Кровь. Слезы. Остывшее на полу тело любимой девушки.
— Это с-сон… Просто сон, — срывающимся тоном талдычу себе, раскачиваясь на кровати, обхватив голову. — Сон. Сон. Сон.
