– Ты мог бы их отменить. Это хорошо для нашей до…
– Меня Джессика ждет в машине, – отрывисто говорит отец. – Теперь понятно?
Вера, напуганная голосом отца, бросается к бабушке. Мама бессильно опускается на стул. Горошинки с тарелки, которую она держала, рассыпаются по столу, как крапинки по ткани. Отец смешно шевелит нижней челюстью, потом наконец произносит:
– Я просто хотел увидеть дочь. Извини. – И, дотронувшись до Вериного плеча, он уходит.
– Господи, мама! Ну разве тебе обязательно было это говорить?
– Да! Потому что ты этого не сказала!
– Мне твоя помощь не нужна! – Верина мама хватается за голову. – Тебе лучше уйти.
Вера начинает паниковать. Ей тоже не хотелось, чтобы отец сюда являлся. Но только потому, что она догадывалась, какой сценой это закончится. Однажды в школе учительница налила в миску воды, насыпала туда молотого перца, а потом капнула немного жидкого мыла, и весь перец разбежался к краям. Почему-то, когда Вера думает о маме и папе, ей всегда вспоминается этот эксперимент.
– Вера, – говорит бабушка, – думаю, сегодня тебе лучше переночевать у меня.
– Ни в коем случае! – трясет головой мама. – Она остается здесь.
– Ну и прекрасно!
Вера не понимает, что в этом такого прекрасного. Ей хочется к бабушке. Мама сейчас будет просто слоняться по дому, а ей, Вере, включит видеокассету с мультиками. Зато у бабушки она спала бы в комнате для гостей, где в углу стоит швейная машинка, похожая на какого-то черного зверя, а на тумбочке коробка с пуговицами и банка с сахарными кубиками.
Бабушка говорит «до свидания» и уходит. Мама бормочет что-то про психологию от обратного. Теперь они с Верой остались вдвоем, если не считать посуды на столе. Вера долго смотрит на маму: она опять взялась за голову и сидит так неподвижно, будто уснула. Не зная, что говорить и что делать, Вера дотрагивается до нее и спрашивает:
– Поиграешь со мной?
Когда мама поднимает глаза, Вера думает, что еще никогда в жизни не видела такого грустного лица. Пожалуй, только три года назад в зоопарке в Сан-Диего у черепахи, которая вытянула свою мощную шею и посмотрела прямо на Веру, словно говоря: «Помоги мне вернуться туда, откуда меня забрали».
– Не могу, – отвечает Мэрайя тихим ломким голосом и выходит из комнаты.
А Вере опять остается только гадать, какое же заклинание нужно произнести, чтобы удержать маму рядом.
Мэрайя всегда считала, что если существуют клубы анонимных алкоголиков, то должны быть и такие общества, которые помогали бы людям лечить разбитые сердца. Многим из нас, думает она, не помешала бы поддержка подруг по несчастью, когда мы застаем мужей в объятиях других женщин, или когда они звонят, но не хотят разговаривать, или когда мы видим по их глазам, что они уже начали нас забывать. Мэрайе хотелось бы найти добрую самаритянку, которая поболтала бы с ней по телефону, как бывшая одноклассница, предложила бы покидать дротики в фотографию этого придурка, утихомирила бы боль.
Но такой самаритянки поблизости нет, поэтому Мэрайя смотрит на визитку с номером пейджера своего психиатра. Предполагается, что звонить можно только в крайнем случае, то есть, наверное, тогда, когда у нее возникнет непреодолимое желание вскрыть себе вены или повеситься в кладовке. Ну а ей просто хочется с кем-то поговорить, а с кем – она не знает. Маму, свою лучшую подругу, она только что выпроводила. Другие знакомые ей женщины – жены коллег Колина, и, вероятно, теперь они станут ходить в рестораны вместе с ним и его любовницей. По горлу начинает подниматься какая-то горечь. Будет несправедливо, если этой Джессике достанется все: муж Мэрайи, ее друзья, ее старая жизнь.
За вечер нужно переделать много дел: дать Вере антибиотики, наложить свежую повязку на швы перед сном. А еще позвонить маме и извиниться. Программа-минимум – убрать со стола после обеда.
Но вместо того чтобы заняться чем-нибудь из этого, Мэрайя просто стоит и смотрит на свою кровать. Ночами ей кажется, что она падает в ямы и канавы, оставленные на матрасе Колином и Джессикой. Сдернув одеяло, она устраивает гнездо на полу. Ложится, укрывается простынями и представляет себе лицо Колина, как представляла давным-давно, засыпая на узкой кровати в студенческом общежитии. Мэрайя лежит совершенно неподвижно, не обращая внимания на слезы, которые сами собой текут из глаз, как целительные струи горячего источника.
Вера знает: мама плачет. Плачет так сильно, что с трудом успевает глотать воздух. Звук негромкий, но даже если накрыть голову подушкой, его все равно слышно. Когда родители ругались, было то же самое. От этого Вере и самой хочется плакать. Она думает, не позвонить ли бабушке, но вспоминает, что в семь вечера бабушка снимает трубку и кладет рядом с телефоном, чтобы рекламные звонки не досаждали. Поэтому Вере остается только свернуться в клубок, лежа поверх постельного белья в одних пижамных штанишках, и прижать к себе старого плюшевого медведя, пахнущего шампунем «Джонсонс беби».
Она лежит так довольно долго. А потом ей снится, что прямо перед ней сидит кто-то в длинной белой ночной рубашке. Приученная опасаться незнакомых людей, она испуганно вскакивает.
– Вера, – говорит загадочная фигура, – не бойся.
Длинные темные волосы, печальные темные глаза.
– Я вас знаю?
– А хочешь знать?
– Не знаю.
У Веры возникает сильное желание дотронуться до белой рубашки. Раньше она никогда не видела такой ткани: кажется, только прикоснись к ней – упадешь в эту мягкость и не выберешься.
– Вы пришли к моей маме?
– Нет, к тебе. Чтобы тебя охранять.
– С кем ты разговариваешь? – спрашивает Верина мама, внезапно появившись в дверном проеме.
Глаза у мамы красные и припухшие. В руках тюбик бацитрацина. Вера, вздрогнув, оглядывается: фигура исчезла, сон рассеялся.
– Ни с кем, – отвечает она и поворачивается, чтобы мама могла обработать ей швы.
Спустя двое суток Мэрайя резко просыпается среди ночи. Идет босиком по коридору и, еще не дойдя до спальни дочери, заранее знает, что та исчезла.
– Вера? – шепчет мать. – Вера!
Мэрайя сдергивает одеяло с пустой кровати, заглядывает в шкаф и в ванную. Потом, прошлепав вниз по лестнице, заходит в игровую комнату и в кухню. В висках стучит, ладони вспотели.
– Вера! – кричит Мэрайя. – Где ты?!
Вспоминаются газетные истории о детях, похищенных ночью из родительских домов. Да мало ли какие опасности подстерегают ребенка сразу за порогом! Вдруг Мэрайя замечает, как за окном блеснуло что-то серебристое. Может, Верина заколка? Так и есть. Дочка во дворе. Осторожно ползет по верхней перекладине качелей, закрепленной на высоте десяти футов над землей. Вера и раньше с кошачьей ловкостью проделывала этот трюк, и Мэрайя каждый раз ужасно боялась, что ребенок упадет.
