– Колин, почему вы сейчас здесь? – спрашивает Мец, маяча прямо перед судейским столом.
Его клиент, затрудненно сглотнув, отвечает:
– Не так давно я включил ночные новости и увидел там свою дочь. Она попала в больницу. Говорили какие-то невероятные вещи про ее религиозное визионерство, про раны на руках… Боже мой! У меня в голове вертелась только одна мысль: однажды Мэрайя перерезала вены себе, а теперь она наедине с моей дочерью, и у Веры вдруг идет кровь… Я всегда знал, что моя жена сумасшедшая, но…
– Протестую!
Судья хмурится:
– Того, что вы сейчас сказали, мистер Уайт, я слушать не собираюсь. Пожалуйста, отвечайте строго на поставленные вопросы.
Мец снова поворачивается к клиенту:
– Почему вы решили судебным порядком добиваться передачи опеки вам?
– Раньше я думал, будто с матерью Вера в безопасности, но несколько недель назад понял, что это не так.
– Когда-либо прежде у вас уже были основания считать, что Мэрайя не справляется со своими родительскими обязанностями должным образом?
– В последние годы – нет, но, после того как ее выписали из Гринхейвена, она была такой хрупкой, что с трудом могла заботиться о самой себе, не говоря уже о новорожденной. Со временем ситуация изменилась к лучшему. Я, по крайней мере, в это поверил.
– Вы считаете, что с вами девочка будет в большей безопасности?
– Господи, конечно! Мы живем в чудесном районе, у нас отличный садик, куда я не пустил бы никаких репортеров! Я пресек бы все это безобразие на корню и вернул бы дочке детство.
– Как вы, отец Веры, воспринимаете ее нынешнее положение?
Колин смотрит на Мэрайю широко открытыми честными и ясными глазами.
– Я волнуюсь за нее, – говорит он. – Я считаю, что ее жизнь в опасности. И что виновата в этом ее мать.
Когда судья передает Джоан право задавать вопросы истцу, Мэрайя тянет ее к себе за рукав и ошарашенно спрашивает:
– Они думают, что это я наношу раны Вере?! Они что, и правда так думают?!
Джоан сжимает руку клиентки. Она говорила Мэрайе: «Ожидайте худшего», однако, если честно, и сама такого не ждала. До сегодняшнего утра под «худшим» она понимала заранее заготовленные колкости относительно психиатрической больницы, но никак не прямые обвинения в нанесении ущерба здоровью ребенка. Поскольку Мэрайя не явилась в суд вовремя, она, Джоан, не успела предупредить ее о том, какую стратегию выбрали их оппоненты. Клиентка до сих пор не знает, что на время разбирательства ей запрещено контактировать с дочерью. Ну а сейчас неподходящий момент для сообщения таких новостей. Слушание идет полным ходом.
– Расслабьтесь. Положитесь на меня. Это моя работа. – Джоан встает и смотрит на Колина так, чтобы он ощутил всю глубину презрения, которое она к нему испытывает. – Мистер Уайт, – холодно говорит она, – вы сказали, что у вас были проблемы в отношениях с прежней женой.
– Да.
– Но вы не говорили с ней об этом из-за ее эмоциональной хрупкости.
– Верно.
– Не могли бы вы объяснить, что означает словосочетание «эмоциональная хрупкость»?
– Протестую! – вмешивается Мец. – Мой клиент не специалист в области психологии.
– Значит, ему не следовало употреблять таких слов, – возражает Джоан.
– Я позволяю адвокату ответчицы задать этот вопрос, – говорит судья.
Колин беспокойно ерзает:
– В прошлом она лечилась в психиатрической клинике из-за своих суицидальных наклонностей.
– Ах да. Вы сказали, что она пыталась совершить самоубийство.
Колин смотрит на Мэрайю:
– Да.
– Она предприняла такую попытку ни с того ни с сего?
– В то время у нее была тяжелая депрессия.
– Понимаю. Вероятно, это имело какую-то причину? – (Колин только молча кивает.) – Извините, мистер Уайт, но я прошу вас ответить вслух. Ваши слова должны быть застенографированы для протокола.
– Да.
Джоан подходит поближе к Мэрайе, чтобы взгляд судьи, не говоря уже о жадном взгляде прессы, падал и на нее тоже.
– Может быть, вы проясните для нас ситуацию, назвав эту причину? – Колин упрямо стискивает челюсти, а Джоан скрещивает руки на груди. – Мистер Уайт, либо вы сами нам скажете, либо я сформулирую вопрос конкретнее.
– У меня был роман с другой женщиной, и Мэрайя об этом узнала.
– Более семи лет назад у вас был роман с другой женщиной, и это ввергло вашу жену в депрессию. И четыре месяца назад, когда вы снова завели роман с другой женщиной, вы боялись, что Мэрайя впадет в депрессию повторно?
– Все верно.
– Эти ваши измены были единственными ошибками, которые вы допустили в первом браке?
– Думаю, да.
– А можно ли, не греша против истины, сказать, что те два инцидента – четыре месяца назад и более семи лет назад – были единственными случаями, когда вам, как вы выразились, понадобилось «утешение»?
– Да.
– То есть имена Синтии Сноу-Хардинг и Хелен Ксавье вам незнакомы?
Колин белеет, сливаясь со своей рубашкой, а Мэрайя впивается ногтями в собственные бедра. Джоан предупреждала ее, что будет тяжело, тем не менее ей хочется выбежать из зала или даже наброситься на Колина и выцарапать ему глаза. Как адвокату удалось так быстро раскопать то, о чем сама Мэрайя столько лет не догадывалась? Наверное, думает она, Джоан хотела это знать, а я нет.
– Разве не правда, мистер Уайт, что с Синтией Сноу-Хардинг и Хелен Ксавье у вас тоже были романы?
Бросив взгляд на Меца, который дымится, сидя за своим столом, Колин быстро отвечает:
– Я не назвал бы это романами. Это были… мимолетные связи.
– Хорошо, двигаемся дальше, – фыркает Джоан. – Вы сказали, что более семи лет назад, после того как у вас случился роман с другой женщиной, ваша жена вследствие глубокой депрессии попала в психиатрическую клинику.
– Да. В Гринхейвен.
– Сотрудники этой клиники сами пришли к вам в дом и забрали Мэрайю?
– Нет, – отвечает Колин. – Это я позаботился о том, чтобы ее туда направили.
– Неужели? – Джоан притворно удивляется. – А вы не пробовали для начала ограничиться обыкновенными сеансами психотерапии?
– Пробовал, но недолго. Мне показалось, это не работает.
– Вы попросили психиатра назначить ей какие-нибудь препараты?
– Я боялся, что она…
Джоан прерывает его:
– Просто ответьте на мой вопрос, мистер Уайт.
– Нет, я не просил психиатра об этом.
– Вы постарались помочь Мэрайе пережить кризис, поддержать ее?
