– Я не только постарался, но и помог, – цедит Колин сквозь зубы. – Я знаю, меня легко выставить злодеем, который запер жену в сумасшедшем доме, чтобы удобнее было крутить интрижки. Однако на самом деле я делал то, что считал наилучшим для Мэрайи. Я любил свою жену, но она… очень изменилась, и вернуть ее прежнюю я не мог. Тот, кто не жил с человеком, имеющим суицидальные наклонности, не поймет, каково это – постоянно думать о том, что ты чуть не опоздал, постоянно корить себя, постоянно бояться. Я смотрел на нее и не мог себя простить, ведь так или иначе это я довел ее до такого состояния. Если бы она предприняла еще одну попытку, я бы с этим не справился. – Колин опускает глаза. – Я уже тогда чувствовал себя виноватым и как раз таки хотел искупить свою вину.
У Мэрайи в груди что-то переворачивается. Она впервые всерьез задумывается о том, что, отправляя ее в психушку, Колин страдал и сам.
– Вы взяли отпуск, чтобы быть дома рядом с Мэрайей?
– Ненадолго. Я боялся, что потеряю ее, стоит мне на секунду от нее отвернуться.
– Вы попросили приехать мать Мэрайи, жившую на тот момент в Аризоне?
– Нет, – признается Колин. – Я знал, что Милли подумает худшее. Мне не хотелось, чтобы она паниковала, не видя позитивных изменений.
– И поэтому вы добились судебного постановления, согласно которому ваша жена была направлена на принудительное лечение?
– Мэрайя тогда сама не понимала, что ей нужно. Она не могла дотащить себя от кровати до ванной, а не то что объяснить мне, как ей помочь. Я действовал в интересах ее же безопасности. Доктора сказали, она должна быть под круглосуточным наблюдением, и я к ним прислушался. – Его встревоженный взгляд встречается со взглядом Мэрайи. – Меня можно обвинить во многом, в частности в глупости и наивности. Но не в злонамеренности. – Колин качает головой. – Я просто не знал, как иначе ее спасти.
– Хм… Вернемся в недавнее прошлое, – говорит Джоан. – Спустя семь с лишним лет ваша жена снова вас застукала.
– Протестую!
– Протест принимается.
– Ваша жена снова застала вас с другой женщиной, – говорит Джоан не моргнув глазом, – и вы испугались, что Мэрайя опять впадет в депрессию. Но вы не захотели поговорить с ней, а просто сбежали?
– Это было не так. Я не горжусь тем, что сделал, но мне действительно нужно было время, чтобы разобраться в себе, прежде чем брать на себя ответственность за других.
– А вы не опасались, что Мэрайя, увидев вас с другой женщиной, опять немного расстроится?
– Конечно опасался.
– Вы постарались обеспечить ей психиатрическую помощь?
– Нет.
– Несмотря на то, что после предыдущего подобного случая она впала в тяжелую депрессию?
– Я уже сказал вам. В тот момент я не мог заботиться о ком-то, кроме себя.
– И вы оставили дочь с Мэрайей, – говорит Джоан.
– Я искренне считал, что она не причинит ей вреда. Она же… Господи, она же мать! Я думал, все будет хорошо.
– Вы решили, что, невзирая на ваше поведение, Мэрайя сохранила эмоциональную устойчивость.
– Да.
– И что под ее присмотром Вера будет в безопасности.
– Да.
– Вы никого не попросили заглянуть к ним в дом на всякий случай, не пригласили ни врача, ни социального работника, ни даже соседку.
– Нет. Это была ошибка, о которой я глубоко сожалею и которую теперь готов исправить.
Джоан быстро приближается к Колину:
– Мы все, конечно же, рады, что вы готовы. Давайте уточним, все ли я правильно поняла. По вашему собственному признанию, вы ошибочно заключили, что Вере будет лучше с вашей бывшей женой. Точно так же, как вы ошибочно заключили, что вам нужно сначала разобраться в себе и только потом подумать о безопасности собственной дочери. Точно так же, как вы ошибочно заключили, что оптимальная помощь Мэрайе, впавшей в депрессию, – это принудительное лечение в психиатрической больнице. Точно так же, как вы теперь ошибочно заключаете, что из вас двоих лучший родитель – вы. – Прежде чем Колин успевает ответить, Джоан поворачивается к нему спиной. – У меня все.
Доктору Ньютону Орлицу нравится сидеть на свидетельском месте в зале суда. Нравится дотрагиваться руками до гладкого дерева ограждения, вдыхать запах средства для полировки мебели, которое никогда до конца не выветривается. Он работает судебным психиатром давно и с большим удовольствием. Его мнение как эксперта, назначенного судьей, почти всегда опровергается частнопрактикующим коллегой, получающим огромные деньги. И тем не менее доктор Орлиц любит выступать в суде. Он не только верит в систему правосудия, но и гордится тем, что занимает в ней скромное место.
Иногда, давая показания, он играет сам с собой: наблюдает за адвокатами и мысленно ставит им диагнозы. Как только Малкольм Мец встал, чтобы начать его допрашивать, он подумал: «Мания величия. Определенно. Может быть, даже комплекс Бога». Орлиц тихонько усмехается, представив себе Меца в белом одеянии с длинной сияющей бородой.
– Приятно, что вы так рады нас видеть, доктор, – говорит Малкольм. – Вы провели беседу с Колином Уайтом?
– Да, – отвечает Орлиц, доставая блокнотик, в который записаны его наблюдения. – Я заключил, что этот человек эмоционально устойчив и вполне способен обеспечить необходимую заботу маленькому ребенку.
Мец, как и следовало ожидать, широко улыбается. Орлиц знает: не всем адвокатам удается услышать от судебного психиатра то, на что они рассчитывали.
– А удалось ли вам побеседовать с Мэрайей Уайт?
– Удалось.
– Не могли бы вы немного рассказать нам как психиатр о ее медицинской истории?
Орлиц пролистывает свой блокнот:
– Четыре месяца она лечилась в больнице Гринхейвен от суицидальной депрессии. Там посещала сеансы психотерапии и принимала антидепрессанты. Как вы наверняка знаете, мистер Мец, – эксперт любезно улыбается, – ее поведение было спровоцировано сильнейшим стрессом. Ее сознание попыталось преодолеть его таким образом. Она думала, что потеряла своего мужа, что ее брак распался.
– Как вы считаете, доктор, возможно ли для Мэрайи Уайт повторение такого рода психологического кризиса?
– Возможно, – пожимает плечами Орлиц. – Ее уязвимость влечет за собой склонность к подобным реакциям.
– Понимаю. А принимает ли Мэрайя сейчас какие-либо препараты?
Орлиц проводит пальцем по странице.
– Да, – говорит он, найдя нужную запись. – Двадцать миллиграммов прозака ежедневно на протяжении последних четырех месяцев.
Мец вздергивает брови:
– Когда ей было прописано это лекарство?
– Одиннадцатого августа. Доктором Йохансеном.
– Одиннадцатого августа. А вы, случайно, не знаете, когда Колин Уайт ушел из семьи?
