– Не получится.
– Но если вы попросите судью…
– Ни сейчас, ни потом вас к Вере не пустят. Ротботтэм подписал приказ, запрещающий вам видеться с ней до конца разбирательства.
Спокойствие Мэрайи рушится постепенно. Это похоже на сход лавины, показанный в замедленной съемке.
– Почему?
– Если в ваше отсутствие Вере станет лучше, Мец использует это как доказательство.
– Что – это? То, что я оставила свою дочь, когда была ей особенно нужна?
– Нет. Он пригласит эксперта, который скажет, будто вы сами наносите Вере раны и внушаете галлюцинации, а если вас разлучить, то все прекратится.
Мэрайя зажимает рот рукой и отворачивается:
– Что же они обо мне думают?!
Джоан хмурится, недовольная направлением собственных мыслей. Мэрайя молчала о показаниях, которые собирался давать Иэн. Как знать, может, она скрывает не только это?
– Они думают, – говорит Джоан, – что в конце концов вы ее убьете.
Глава 15
Для матери оплоты жизни – дети.
Софокл. Федра
Прежде чем слова Джоан успевают вполне дойти до моего сознания, проходит несколько долгих секунд.
– Вы шутите? – наконец выговариваю я; мне действительно было бы смешно, если бы так сильно не хотелось плакать. – Они думают, я хочу убить собственную дочь?
– Малкольм Мец намерен представить вас как эмоционально неустойчивую женщину, переживающую кризис. Он собирается привести эксперта, который расскажет о других матерях, которые причиняли ущерб здоровью собственных детей. У этого есть название – синдром Мюнхгаузена.
Кризис… Сколько же я еще должна вынести?! Дочь в больнице. Мужчина, в которого я влюблена, оказался лжецом. А мужчина, которого я любила раньше, считает меня способной на убийство собственного ребенка.
– Это неправда! – твердо произношу я. – Вы можете им это доказать?
– Постараюсь. Но Мец имеет право говорить, что ему вздумается. Если захочет, может даже заявить, будто вы программируете Верино поведение с помощью кукол вуду. Не важно, правда это или нет. Важно, что, когда он закончит, наша задача – заставить судью понять, какая это несусветная чушь. – Джоан вздыхает. – Послушайте, в вашей биографии есть слабое звено: вы лечились в психиатрической больнице. На месте Меца я, наверное, тоже плясала бы отсюда.
– Джоан, я должна увидеть дочь, – говорю я дрожащим голосом.
Она смотрит на меня с такой жалостью, что я едва не теряю контроль над собой.
– Я позвоню в медицинский центр и спрошу, как она.
Я понимаю: мой адвокат хочет, чтобы я продолжала надеяться. Но надежда утекает у меня сквозь пальцы как песок.
– Может быть, уже совсем скоро вы вернетесь домой вместе с Верой.
Из вежливости я киваю и заставляю себя улыбнуться. А на самом деле думаю: какой смысл бороться за право опеки, если ребенок умрет?
Возвращаясь в зал суда, Джоан чувствует себя так, будто покорила гору Вашингтон. Нет ничего хуже, чем в эмоциональном смысле сделать из клиентки желе, когда ей скоро предстоит давать показания. Вертя в голове самые ужасающие мысли, Джоан сверлит Меца глазами в надежде на секунду установить с ним телепатическую связь. Он стоит, опираясь на ограждение, за которым сидят зрители, и разговаривает с уменьшенной и облегченной копией себя самого, – видимо, это кто-то из его помощников. Судья входит и подзывает адвокатов:
– Ну, мистер Мец, если память мне не изменяет, настало время нашего с вами запланированного рандеву. Полагаю, вы готовы представить нам своего эксперта?
Прежде чем Мец успевает ответить, Джоан заявляет:
– Ваша честь, я возражаю. Моя клиентка только что узнала о том, что до конца разбирательства ей нельзя видеть дочь, и, честно говоря, совсем расклеилась. Сейчас три часа дня, а у нас нет тех человеческих ресурсов, которыми располагает контора мистера Меца. Поэтому я до сих пор так и не смогла навести никаких справок о синдроме Мюнхгаузена. Я по-прежнему ничего не знаю ни об этом таинственном отклонении, ни о специалисте, которого пригласила противоположная сторона: кто он, где получил образование? Раз уж вы все-таки позволяете мистеру Мецу его вызвать, будет справедливо, если я получу хотя бы выходные на подготовку.
– Я согласен, – кивает Мец. – Я тоже хотел попросить Вашу честь закончить слушание на сегодня, чтобы миз Стэндиш могла скорее приступить к своим изысканиям.
– С каких пор это вас интересует? – удивляется Джоан.
– Постойте-ка! – хмурится судья Ротботтэм. – Не далее как утром вы требовали допросить этого свидетеля первым же, а теперь поворачиваете на сто восемьдесят градусов? В чем дело, мистер Мец?
– Сегодня мой эксперт несколько раз пытался побеседовать с Верой, что ему, естественно, нужно для полноты картины, но девочка слишком слаба, чтобы разговаривать. – Мец примирительно улыбается Джоан. – Выходит, мне тоже нужно еще немного времени.
– Так не пойдет, – говорит судья. – Прыгнули в воду – плывите. Сейчас действительно три часа, а ваш психиатр, подозреваю, еще целый час будет свои регалии зачитывать. Давайте мы выслушаем все, что у вас есть на данный момент, а в понедельник продолжим. За выходные ваш доктор получит возможность поговорить с ребенком, в то время как вы, – Ротботтэм поворачивается к Джоан, – успеете подготовиться к допросу.
– Да, Ваша честь.
– Вот и чудесно. – Он смотрит на Меца. – Зовите своего свидетеля.
Доктор Селестин Берч, эксперт-психиатр, не зря носит свою фамилию. Высокий, тощий и бледный, как березовая кора, он сидит прямо, словно кол проглотил, и излучает ту высокомерную уверенность в себе, которой обычно преисполнены люди, хорошо сознающие собственную профессиональную значимость.
– Где вы учились, доктор?
– Сначала в Гарвардском университете, затем в Йельском. Резидентуру проходил в медицинском центре Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, потом десять лет работал в больнице Маунт-Синай в Нью-Йорке. Одиннадцать лет назад открыл собственную клинику в Калифорнии.
– Какова ваша специализация?
– Я имею дело преимущественно с детьми.
Мец кивает:
– Знакомы ли вы, доктор, с таким психическим расстройством, как делегированный синдром Мюнхгаузена?
– Да, меня считают одним из трех крупнейших специалистов в стране по этому заболеванию.
– Не могли бы вы рассказать нам, в чем его суть?
– Согласно четвертой редакции Диагностического и статистического справочника Американской психиатрической ассоциации, делегированный синдром Мюнхгаузена – это редкое расстройство, при котором один человек намеренно вызывает симптомы физического или душевного заболевания у другого человека, находящегося на его попечении. Попросту говоря, – продолжает доктор, оживляясь, – кто-то заставляет кого-то выглядеть или чувствовать себя больным. Это отклонение носит имя барона, жившего в восемнадцатом веке и прославившегося благодаря невероятным историям, которые он о себе рассказывал. Большинство жертв делегированного синдрома Мюнхгаузена – дети. Чаще всего мать искусственно создает или усиливает у своего ребенка симптомы какой-либо болезни, а потом обращается за медицинской помощью, делая вид, будто не знает источника проблемы. По мнению исследователей, такие женщины хотят не причинить боль ребенку, а вызвать сочувствие к себе у медперсонала, косвенно сыграв роль пациента.
