Милли улыбается, сияя от родительской гордости:
– Замечательная! Она упорно трудится, чтобы давать ребенку все возможное.
– Что Мэрайя предприняла, когда ее дочь окружила вниманием пресса?
– А что бы предприняли вы? Забрала ее из школы, прячет от камер. Изо всех сил старается обеспечить ей нормальную жизнь. – Вот. Обязательная программа выполнена. Это то, что они с Джоан репетировали до тошноты, но дальше Милли, к удивлению адвоката, меняет сценарий. – Вы все, – продолжает она, – считаете, что отвечать должна Мэрайя. Но кто на самом деле в этом виноват? – Дрожащим пальцем Милли указывает на Колина. – Раньше он уже делал такое с моей дочерью. Он упек ее в психушку. Хотя лучше бы ему самому подлечиться, чтобы не расстегивал штаны, когда не надо.
– Миссис Эпштейн! Пожалуйста, отвечайте на те вопросы, которые я задаю, – твердо говорит Джоан и, прокашлявшись, очень пристально смотрит на Милли.
– Нет уж! Раз я здесь, я все скажу! Какая женщина не впадет в депрессию, если муж спит со всеми подряд у нее за спиной?! Не знаю, почему…
– Мэм! – строго произносит Ротботтэм. – Я должен просить вас взять себя в руки.
В это время Джоан с натянутой улыбкой подходит к свидетельскому месту.
– Прекратите, – произносит она сквозь зубы и отворачивается, бормоча что-то про неисправные тормоза. – Миссис Эпштейн, существует ряд причин, по которым суд может лишить одного родителя опеки над ребенком и передать ее другому. Известны ли вам эпизоды сексуального насилия над Верой со стороны Мэрайи?
– О господи! Нет, конечно!
– Она когда-нибудь била дочь?
– Даже по попе Веру не шлепнет, если та дерзит.
– Может быть, она подавляла ее эмоционально?
– Ни в коем случае! – восклицает Милли. – Она всегда поддерживает ребенка.
– Может, Мэрайя работает вне дома или по другой причине проводит с дочерью мало времени?
– Она проводит с дочерью двадцать четыре часа в сутки. – Милли сердито смотрит на судью. – Если ей позволяют.
– Спасибо, – говорит Джоан и быстро садится, чтобы мать клиентки опять не начала импровизиро-вать.
Мец сосредоточенно изучает Милли Эпштейн. Он прекрасно понимает, почему Джоан так быстро закруглилась: от этой ведьмы не знаешь, чего ждать. Как и Джоан, он не будет задавать вопросы о переселении души или о втором рождении, чтобы не стать всеобщим посмешищем в юридических кругах. Надеясь ослабить бдительность свидетельницы, Мец улыбается. Пускай подумает, что он не такая уж пиранья, как Джоан наверняка о нем говорит.
– Миссис Эпштейн, вы очень любите Мэрайю, правда?
Лицо Милли смягчается.
– Очень.
– Уверен, вы всегда были с ней близки.
– Да.
Мец облокачивается на ограждение места для свидетеля:
– Вы были на ее школьном выпускном?
– Она произносила речь как лучшая ученица, – с гордостью сообщает Милли.
– А колледж тоже окончила с отличием?
– Со всеми высшими оценками.
– Потрясающе! А я на первом курсе английский еле сдал, – шутит Мец. – И конечно, когда она замуж выходила, вы тоже были рядом?
Уголки рта Милли опускаются вниз.
– Да.
– Не сомневаюсь, что это вы научили ее быть хорошей матерью.
– Ну не знаю… – говорит Милли, краснея.
– Думаю, вы подсказывали ей, как помочь Вере пережить этот сложный период. Я прав?
Милли вскидывает подбородок:
– Я никогда не переставала твердить: если ты мать, то всегда должна защищать своего ребенка. Вот и все.
– И Мэрайя все время защищала Веру?
– Да!
Взгляд Меца словно бы пришпиливает Милли к стулу.
– А сейчас вы защищаете Мэрайю?
Милли смотрит на судью:
– И что? Все?
Ротботтэм постукивает пальцами по столу:
– Не совсем. Видите ли, у меня тоже есть к вам пара вопросов. – Он смотрит сначала на Джоан, потом на Меца. – Наши уважаемые адвокаты, похоже, постеснялись кое о чем заговорить.
Польщенная тем, что судья уделяет ей особое внимание, Милли прихорашивается:
– Давайте, Ваша честь.
– В газетах я читал о вашем… гм… воскрешении.
– Да, – Милли начинает рыться в сумочке, – тут у меня где-то было свидетельство о смерти…
– Не ищите, – улыбается судья. – Будет достаточно, если вы нам просто расскажете.
– Про свидетельство о смерти?
– Нет, про ваше воскрешение. Например, как долго вы пребывали в состоянии клинической смерти?
– С час, – пожимает плечами Милли. – Все подписали, печать поставили, вручили меня Мэрайе.
– А что, собственно, с вами произошло?
– Мы с Иэном Флетчером состязались, кто кого перекричит. Потом я помню, как лежу на полу и не могу дышать. После этого не помню ничего. – Выждав эффектную паузу, Милли подается вперед. – И вдруг я просыпаюсь в больнице, Вера меня обнимает.
Судья изумленно качает головой:
– Есть ли этому медицинское объяснение?
– Насколько я знаю, Ваша честь, врачи так ничего и не поняли.
– Миссис Эпштейн, а что думаете вы сами?
Милли серьезно смотрит на судью:
– Я думаю, внучка вернула меня к жизни.
– Как вы относитесь к ее видениям?
– Я верю ей. Боже мой, если бы после того, что со мной случилось, я ей не верила, то была бы идиоткой. – Она улыбается. – Или хуже. Покойницей.
– Спасибо, миссис Эпштейн. Мистер Мец, у вас есть еще вопросы? – (Адвокат истца качает головой.) – В таком случае теперь перерыв нужен мне.
Мэрайя смотрит, как дочь выходит из зала суда вместе с Кензи. Запретительное постановление по-прежнему действует, и теперь, когда Вера выздоровела, Мэрайе, как ни удивительно, стало еще труднее соблюдать дистанцию. Она вытягивает шею, провожая своего ребенка взглядом.
Только бы Кензи хорошо позаботилась о девочке!
Заметив краем глаза Иэна, Мэрайя тут же отворачивается.
– Соберитесь, – говорит Джоан. – После доктора Фицджеральда вызовут вас.
– Так скоро?
– Да. Вы справитесь?
Мэрайя хватается за живот:
– Не знаю. Ваших-то вопросов я не боюсь, а вот Мец…
– Послушайте, – отвечает Джоан, – что бы он вам ни говорил, смотрите вон туда. – Она указывает на Верино место. – Тогда вы все выдержите.
Едва доктор Элвин Фицджеральд усаживается на свидетельское место, Мец вскакивает:
