– Нет. Когда Вера родилась, я гуляла с ней и наблюдала за другими мамами, которые управлялись со своими малышами, их колясками и бутылочками так, будто на свете нет ничего проще. А я то забуду положить ей с собой в школу бутерброды, то выброшу клочок бумаги с какими-то каракулями, а это, оказывается, была валентинка. Наверное, каждая мать иногда совершает такие ошибки, но мне они не давали покоя.
Джоан прерывает меня тихим вопросом:
– Почему вы так стремитесь быть совершенной?
Говорят, бывают такие моменты, когда твоя жизнь раскрывается, как ореховая скорлупа, и ты раз и навсегда меняешь свой взгляд на вещи. Формулируя ответ, я решаюсь сказать то, что, наверное, знала всегда, но только сейчас поняла до конца.
– Потому что мне слишком хорошо известно, каково это – быть несовершенной, – негромко говорю я. – Я оказалась недостаточно хороша для Колина и потеряла его. Не хочу пережить это заново. – Мои руки, лежащие на коленях, нервно сжимаются. – Понимаете, если я буду для Веры идеальной мамой, она не захочет променять меня ни на кого другого.
Почувствовав, что от этой темы меня нужно увести, причем побыстрее, Джоан бросает мне спасательный канат:
– Расскажите нам, пожалуйста, что произошло десятого августа этого года.
– Днем мы с дочкой поехали к моей маме, – твержу я по заученному, радуясь возможности увязнуть в деталях. – Оттуда я собиралась отвезти Веру на занятие балетом, но она вспомнила, что забыла форму. Поэтому нам пришлось вернуться домой. На подъездной дорожке стояла машина Колина. Мы решили, что он вернулся пораньше из командировки. Вере не терпелось поздороваться с ним, и она сразу побежала в нашу спальню. Когда она вошла, Колин собирался идти в душ. Потом вхожу я, и в этот момент из ванной появляется Джессика, завернутая в полотенце.
– Что Колин сказал?
– Побежал за Верой. Потом признался мне, что встречается с Джессикой уже несколько месяцев.
– Что было дальше?
– Он ушел. Я позвонила маме. Мне было очень тяжело. Я почувствовала, что опять впадаю в депрессию, но на этот раз я была не одна. Я знала: мама позаботится о Вере, пока я привожу себя в порядок.
– То есть, несмотря на ваше тяжелое эмоциональное состояние, вы держали ситуацию под контролем и помнили о ребенке.
– Да, – отвечаю я и слегка улыбаюсь.
– Что еще вы предприняли после ухода Колина?
– Поговорила с доктором Йохансеном, попросила его снова назначить мне прозак.
– Понятно, – говорит Джоан. – Лекарство помогло вам справиться с эмоциями?
– Да, безусловно.
– А как Вера отреагировала на это потрясение?
– Замкнулась. Перестала разговаривать. А потом неожиданно у нее появилась воображаемая подруга. Тогда мы начали ходить к доктору Келлер.
– Появление воображаемой подруги обеспокоило вас?
– Да. Потому что это была не просто игра. Вера начала говорить странные вещи. Стала цитировать Библию. Упомянула об одном событии моего детства, о котором я никогда никому не рассказывала. А потом, как бы ненормально это ни звучало, она оживила мою маму.
Малкольм Мец кашляет.
– Продолжайте, пожалуйста, – просит Джоан.
– Вскоре о Вере начали писать в местной газете, появился Иэн Флетчер. Приехали верующие и человек десять репортеров. После того как Вера излечила малыша от СПИДа, их стало больше. Собралась целая толпа людей, которым хотелось дотронуться до Веры или помолиться вместе с ней.
– Как вы чувствовали себя в таких обстоятельствах?
– Ужасно! – не раздумывая отвечаю я. – Вере семь лет, и она не может выйти погулять спокойно, чтобы к ней не приставали. В школе ее начали дразнить, так что мне пришлось забрать ее и учить дома.
– Мэрайя, вы могли каким-то образом навеять дочери галлюцинации, связанные с Богом?
– Я? Нет, я не внушала ей никаких религиозных идей. Мы с Колином принадлежим к разным конфессиям. В доме даже нет Библии. Я сама не знала половины того, что слышала от Веры.
– Вы когда-нибудь наносили дочери травмы, вследствие которых ее бок и руки могли начать кровоточить?
– Нет, я бы никогда ничего подобного не сделала.
– Как вы думаете, что будет с Верой, если она переедет жить к Колину?
– Он ее любит, – медленно произношу я. – Не всегда принимал ее интересы близко к сердцу и все-таки любит. Однако беспокоюсь я не о нем, а о ней. Ей придется привыкать к ребенку, который скоро родится, и к женщине, которая ей не родная мать. Мне кажется, это будет несправедливо, если ее жизнь опять так круто изменят. – Я бросаю взгляд на Колина и хмурюсь. – Вера совершает чудеса. Нас можно разлучить, но ничто не изменится: люди везде будут следовать за ней, пытаясь оторвать от нее кусочек. – (Моя дочь смотрит на меня; ее взгляд теплый, как солнце, которое трогает твою макушку, когда выходишь из дому.) – Я не могу объяснить вам, почему Вера такая. Но она такая. И не могу объяснить, почему я заслуживаю того, чтобы жить с ней. Но я заслуживаю.
Мец называет этот свой метод «змея в джунглях». С такими свидетелями, как Мэрайя Уайт, у него может быть два пути: сразу пойти в атаку, надеясь, что жертва растеряется, или сначала усыпить ее бдительность притворным участием, а уже потом нанести смертельный удар. Главное – это заставить Мэрайю сомневаться в себе. Как признавалась она сама, вечная неуверенность в собственной правоте – ее ахиллесова пята.
– Вы, наверное, уже устали говорить о той депрессии, которая настигла вас много лет назад.
– Пожалуй, – вежливо улыбается Мэрайя.
– До тех пор вы никогда так сильно не болели?
– Нет.
– Но после того случая депрессия много раз возвращалась к вам, не так ли? – с сочувствием спрашивает Мец.
– Нет.
– Как же? – удивляется адвокат, словно бы укоряя ее в том, что она дала неправильный ответ. – Вы ведь принимали лекарства?
На лице Мэрайи мелькает выражение замешательства, и он внутренне улыбается.
– Ну да, принимала. Вероятно, это и помогло мне не впасть в депрессию снова.
– Чем вы лечились?
– Прозаком.
– Вам прописали его от резких перепадов настроения?
– У меня не было резких перепадов настроения. У меня была депрессия.
– Миссис Уайт, вы помните ту ночь, когда попытались покончить с собой?
– Почти нет. В Гринхейвене мне сказали, что мозг может блокировать такие воспоминания.
– Сейчас вы в депрессии?
– Нет.
– Но вероятно, были бы в депрессии, если бы не принимали лекарство?
– Не знаю, – уклоняется от ответа Мэрайя.
– Видите ли, я читал, что пациенты, принимающие прозак, иногда срываются. Совершенно перестают себя контролировать, совершают самоубийства. Вы не боитесь, что с вами произойдет нечто подобное?
