Зал наполняется гулом недоумения. Мец что-то яростно шепчет Колину. Судья проводит рукой по лицу.
– Ваша честь, – говорит Малкольм, вставая, – я бы хотел произнести заключительное слово.
– Я, знаете ли, даже не сомневался в том, что вы бы этого хотели. – Ротботтэм вздыхает. – Но вас я уже выслушал. Как и миз Стэндиш и миз Ван дер Ховен. Чему верить – ума не приложу. Давайте-ка мы сделаем обеденный перерыв, и это время я предпочел бы провести с Верой.
Мэрайя оборачивается и видит расширенные от удивления глаза дочки.
– Так что скажете? – спрашивает судья, встает со своего места и проходит в ту часть зала, где сидят зрители. – Вера, ты пообедаешь со мной?
Девочка смотрит на маму, та едва заметно кивает ей. Ротботтэм протягивает руку, Вера подает ему свою, и они вместе выходят из зала.
Вере нравится кресло судьи. Оно крутится и крутится – быстрее, чем на работе у папы. Еще ей нравится музыка, которая играет в судейском кабинете. Взглянув на компакт-диски, занимающие целую полку, она спрашивает:
– А есть у вас песни из мультиков?
Включив для гостьи «Короля Льва» в бродвейском исполнении, судья снимает мантию. Вера ахает.
– Ты чего? – спрашивает он.
Она опускает глаза и чувствует, что щеки вспыхнули, как будто ее поймали за поеданием печенья перед обедом.
– У вас под этой черной одеждой есть еще и обычная?
– С утра была, – смеется судья, садясь напротив. – Я рад, что тебе стало лучше.
– Я тоже, – кивает Вера и берет сэндвич с индейкой, лежащий перед ней на массивном столе.
Ротботтэм придвигается поближе:
– Ты с кем хочешь жить: с мамой или с папой?
– Хочу с обоими, но ведь так не получится?
– К сожалению, нет. Вера, а правда, что с тобой разговаривает Бог?
– Угу.
– Ты понимаешь, что из-за этого многие люди тобой интересуются?
– Да.
Несколько секунд судья молчит, потом спрашивает:
– А откуда мне знать, что ты не обманываешь?
Вера поднимает личико:
– Когда идет суд, вы ведь как-то понимаете, кто врет, а кто нет?
– В суде все дают присягу, то есть клянутся на Библии.
– Значит, если я обманываю, то получается, что те люди просто говорят какие-то слова над какой-то книжкой?
Ротботтэм усмехается. А еще говорят, в суде нет места для Бога! Сейчас Он, несомненно, здесь. Только к Вере, если верить журналистам, приходит не Он, а Она.
– Люди с давних пор считали, что Бог – мужчина, – говорит судья.
– В первом классе учительница рассказывала нам, что раньше люди верили во всякие разные вещи, потому что не знали ничего лучше. Например, не купались в ванне, чтобы не заболеть. А потом кто-то увидел микробы под микроскопом и стал думать про болезни по-другому. Можно верить во что-то очень сильно и все равно ошибаться.
Ротботтэм смотрит на девочку: уж не пророк ли она и в самом деле?
Сдвинув очки на кончик носа, судья Ротботтэм обводит взглядом истца, ответчицу и наводнивших зал журналистов.
– Несколько дней назад, в самом начале этого разбирательства, я сказал вам: «В суде есть только один Бог, и это судья». Но одна очень мудрая молодая дама указала мне на то, что я, вероятно, заблуждаюсь. – Ротботтэм берет в руки Библию. – Как мистер Флетчер, давая присягу, остроумно подметил, правосудие во многом опирается на традицию и религиозные различия часто не учитываются. Говорить о религии – не моя задача. Я здесь для того, чтобы говорить о Вере Уайт. Эти два предмета взаимосвязаны, но не взаимоисключающи. Насколько я понимаю, в этом зале мы рассматриваем два вопроса: разговаривает ли Бог с Верой Уайт и причиняет ли Мэрайя Уайт вред своему ребенку? – Ротботтэм откидывается на спинку кресла и складывает руки на животе. – Начну со второго вопроса. Мне понятно беспокойство отца девочки. На его месте я бы тоже волновался. Я слышал потрясающие заявления из уст мистера Меца и его многочисленных экспертов, миз Стэндиш и ее экспертов и даже из уст миз ван дер Ховен, назначенной на время разбирательства опекуном Веры. Мой вывод таков: я не считаю, что Мэрайя Уайт способна сознательно или несознательно навредить собственной дочери. – Из правой части зала доносится непроизвольное «ах». Судья, прокашлявшись, продолжает: – Теперь первый вопрос. Все присутствующие, включая меня, хотели бы знать, правда ли, что этот ребенок творит чудеса. Но суд не должен устанавливать, какое происхождение имеют Верины видения и кровоточащие раны: Божественное или нет. Мы не должны выяснять, кто она: иудейка, христианка или мусульманка, мессия или антихрист. Мы не должны спорить о том, может ли Бог сообщить что-то важное семилетней девочке. Мы должны понять следующее: когда сама эта девочка хотела сказать что-то, что казалось ей важным, кто ее слушал? – Судья Ротботтэм закрывает лежащую перед ним папку. – На основании всех свидетельских показаний я пришел к выводу, что уши Мэрайи Уайт всегда были в полном распоряжении Веры.
Глава 18
…Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.
Мат. 6: 21
Вечер 6 декабря 1999 года
– Кто я, черт подери, такой, чтобы диктовать вам, во что верить, а во что нет?! – возмущается Иэн.
Его голос взлетает под самую крышу ратуши, тревожа птиц, которые уже много десятков лет живут в гнезде на стропилах. Перед импровизированной сценой маячат два оператора. Там, где в ноябре обычно устанавливают кабины для голосования, стоят осветительные приборы и рефлекторы. Представители по меньшей мере двухсот теле-, радиокомпаний и газет сбились в один большой клубок: суетятся и пихают друг друга.
Зал городского совета – единственное помещение в Нью-Ханаане, способное вместить всех желающих присутствовать на пресс-конференции Иэна Флетчера. О ней объявили в вестибюле здания суда всего за два часа до начала. После того как Мэрайя Уайт официально закрепила за собой статус опекуна Веры, журналисты желают знать, что Иэн Флетчер скажет по этому поводу.
– Почему, ребята, вас здесь так много? – улыбается он. – Какая вам всем разница, что я думаю?
– Мы просто любим бесплатный кофе! – выкрикивает кто-то.
Раздается несколько смешков. Иэн тоже усмехается:
– Наверное. – Он обводит толпу взглядом. – На протяжении нескольких лет я создавал себе имя, высмеивая Бога и верующих. Я старался привлечь людей на свою сторону. Понимаю: вам всем хочется услышать нечто сенсационное о Вере Уайт. Но вы будете разочарованы. Давая показания в суде, я ответил мистеру Мецу правду. В Канзас-Сити действительно ничего не произошло. Я не буду утверждать, что эта девочка говорит с Богом. Я только скажу, что это не мое дело. И не ваше. – Иэн перекатывается с пятки на носок и обратно. – Неожиданный поворот, да? Сначала я выстроил целую империю атеизма и зарабатывал на ней, а теперь заявляю, что религиозные убеждения – личное дело каждого. Вижу, как вы качаете головами: мы, мол, на то и журналисты, чтобы любое дело превращать в свое. Но вы не правы. Между фактом и мнением есть огромная разница – всякий репортер это знает. А религия, какое бы влияние на нашу жизнь она ни оказывала, – это не только то, во что люди верят. Но и сам акт веры. Я имею право выйти к вам и сказать: «Бога нет», а девочка, собравшая нас всех здесь, имеет такое же право кричать из окна своей комнаты, что Он жив и здоров. Мое мнение против ее мнения. Чистых неоспоримых фактов здесь нет. Кто прав? Понятия не имею, и это не должно меня волновать. В свое время мама говорила мне: «Невозможно повлиять на то, что люди думают о Боге и о политике». Попробовать-то, конечно, можно, и я это делал. Но представим себе, что по соседству со мной живет папа римский. А чуть дальше Вера Уайт. А в гостинице я поселился рядом с далай-ламой. И если я буду ходить от двери к двери, пытаясь убедить людей в том, что прав я, это будет пустой тратой времени. Точнее, в моем случае это и было пустой тратой времени. Мы не должны разделять взгляды друг друга, но должны их уважать. – Иэн кивает зрителям. – Теперь, как я и обещал, открывается сезон охоты на меня. Есть у кого-нибудь вопросы?
