Малкольм медленно встает, нетвердой походкой подходит к двери, отпирает и настежь открывает ее.
– И с чего я надеялась, что они все исчезнут? – спрашивает мама.
Я останавливаю машину перед поворотом на нашу подъездную дорожку. Вера возвращается домой, она здорова, мы начинаем жизнь заново. Но религиозные фанатики, пассионисты и журналисты никуда не делись, их стало даже больше. А полиции нет. Некому расчистить для нас путь, чтобы мы могли спокойно проехать. Как только я начинаю медленно двигаться по гравию, люди облепляют машину, лапают окна, постукивают по ним пальцами.
– Останови, – тихо просит Вера с заднего сиденья.
– Что такое? Ты поранилась?
Когда машина останавливается, люди запрыгивают на капот, колотят по лобовому стеклу и царапают краску, норовя забраться внутрь.
– Я пойду пешком, – говорит Вера.
Моя мама пытается проявить твердость:
– Никуда ты не пойдешь, юная леди! Эти мешуге тебя затопчут, даже глазом не моргнув!
Но прежде чем мы успели ее остановить, Вера открывает дверцу и исчезает в толпе.
Я начинаю паниковать: отстегиваюсь, тоже вылезаю и принимаюсь всех расталкивать, чтобы спасти дочь. Сейчас я боюсь даже еще сильнее, чем когда Веру везли в больницу, потому что этим людям нет дела до ее здоровья. Они хотят заполучить ее для собственных целей.
– Вера! – кричу я, и мой голос тонет во всеобщем реве. – Вера!
Вдруг толпа расступается, как будто расколовшись на две части, между которыми образуется узкий коридор, ведущий к двери нашего дома. Моя дочь стоит на середине этой тропинки.
– Видишь? – говорит она и машет мне рукой.
Он стоит на фоне ночного неба, очерченный лунным светом и окруженный звездами.
– Вот это да! – говорю я, когда он входит. – Ты вошел через переднюю дверь!
– Да. Правда, для этого мне пришлось спихнуть с крыльца человек десять.
В гостиной он обнимает меня. Мы прижимаемся друг к другу бедрами и лбами.
– Ты, наверное, счастлива?
– Очень.
– Она спит?
– Да.
Скользнув ладонью по плечу Иэна, я беру его за руку и веду к лестнице.
– Видела в новостях твою пресс-конференцию. Ловко ты увертывался.
– От некоторых людей не увернешься! – смеется он.
Я переплетаю пальцы с его пальцами:
– Ты… намекнул на то, что между нами что-то есть…
– А разве нет? Не зря же ты впустила меня в переднюю дверь!
– Я серьезно, – шепчу я. – Что ты собираешься делать?
Иэн наклоняется ко мне, и я вдыхаю ночь, которую он принес на своей коже.
– Быть с тобой, – отвечает он, целуя меня в щеку.
Я чувствую, что краснею:
– Я не это имела в виду.
Иэн проводит пальцем по моей шее и по краешку уха. Потом отстраняется и смотрит на меня. Мы оба застываем.
– А почему не это? – улыбается он.
Мама думает, что Вера спит. Дом готовится ко сну, как толстая леди, которая, усаживаясь, шуршит юбками, вздыхает и скрипит стулом. Сев на кровати, Вера включает стоящую на ночном столике маленькую лампу, задирает пижамную кофту и критически себя изучает. Лесенка тонких ребер, радуга синяков, которые оставили после себя иглы и трубки. Поднеся одну руку к свету, Вера ощупывает кожу на том месте, где была дырочка. Сейчас ладошка розовая и гладкая.
– Бог! – громко шепчет Вера.
В ответ ничего.
Она смотрит на подоконник, на ночник, на комод.
– Бог?
Отбросив одеяло, Вера встает на четвереньки и заглядывает под кровать. Потом поднимается и, набравшись храбрости, открывает темный-претемный шкаф. Но слышит только собственное дыхание и шум вентилятора в ванной, а еще мягкие голоса мамы и Иэна: они разговаривают внизу.
– Бог? – опять зовет Вера, но теперь ей уже все ясно.
Так же твердо, как и то, что через несколько часов взойдет солнце, она знает: она одна в этих белых стенах. Ей вдруг становится очень холодно и немножко страшно. Она бегом возвращается в кровать и ныряет под одеяло. Услышав довольно громкий топот ее ножек, мама наверняка придет проверить, в чем дело. Вот скрипнула седьмая ступенька, вот тапочки мягко ступили на ковер. Значит, через несколько секунд мама будет совсем близко.
– Меня много о чем спрашивали, – говорит Вера так громко, чтобы было слышно в коридоре, и смотрит на свет, который сочится через слегка приоткрытую дверь. – Но никто из тех людей не видел Тебя.
Вера задерживает дыхание. Краем глаза она замечает острый уголок маминых устало улыбающихся губ. Сердце колотится, кулачки комкают одеяло. Вера говорит до тех пор, пока знакомые шаги не удаляются от двери. Только убедившись в том, что ее никто не слушает, она замолкает.
Благодарности
Когда я собирала материал для этой книги, мне пришлось впервые в жизни примерить на себя роль человека, которого взашей выпроваживают из кабинета. И я быстро поняла: даже просто предлагая собеседнику поговорить о Боге, всегда рискуешь навлечь на себя гнев. А уж если учитывать специфику моего сюжета, то и вовсе жди боевых действий. Поэтому я очень благодарна тем людям, которые, будучи глубоко верующими, проявили открытость ума и согласились рассмотреть мои идеи. Спасибо вам, равви Лина Дзербарини, Херман Ф. Холбрук, отец Рональд Сондерс, отец Эндрю Ф. Клайн. Я также благодарю доктора Джеймса Умласа и доктора Спенсера Грина, моих консультантов-медиков. Спасибо Нэнси Вересан и Ким Китинг, которая, не ограничившись ролью эксперта по юридическим вопросам, превратилась для меня в источник ценного жизненного опыта. Надеюсь на ее помощь в работе над следующей книгой. Для того чтобы сделать персонажей живыми и убедительно рассказать о рассмотрении дела в суде, я обращалась за советами к специалистам в области психиатрии. Примите мою сердечную признательность, доктор Тиа Хорнер, доктор Берл Дэвис, доктор Дуг Фаген. Благодарю Сару Гросс за быстрые ответы на мои электронные письма. Спасибо Джейн Пиколт и Лоре Гросс, моим первым читателям, за вдумчивые комментарии, а также Бекки Гудхарт за тяжелый редакторский труд и за то, что она помогла мне закончить работу над моим произведением прежде, чем произвела на свет свой собственный. Спасибо Камилль Макдаффи: знаю, она на все пойдет, чтобы люди прочли мою книгу. И наконец, я благодарю Кайла, Джейка и Саманту ван Лир… а также, конечно, их папу Тима, который купал их и читал им на ночь сказки, чтобы я могла посвятить вечернее время написанию романа.
