– Ты просто чувствуешь себя загнанным в тупик и пытаешься сменить тему, – заключает Джеймс, и Иэн облегченно вздыхает: тайна его частной жизни осталась неприкосновенной. – А я ведь как друг тебя спрашиваю. Кто твои родители? Как ты рос?
Вырос я в одночасье, подумал Иэн, но вместо этого сказал:
– Мне что-то ужасно захотелось пончиков. – Он улыбнулся, натянув на лицо привычную маску. – Ты со мной?
3 октября 1999 года
К счастью, полиция заставила и Иэна Флетчера, и членов странного ордена пассионистов, и полсотни простых зевак покинуть нашу территорию. Но к сожалению, все они убрались недостаточно далеко. Всего лишь в полумиле от дома проходит дорога, а это общественное место, и там они имеют право находиться. Поэтому мы видим их из окон. А значит, они нас тоже видят. Вера беспокойная, все время хнычет, но поиграть в саду я ей не разрешаю. Стоит мне высунуть нос из дому, поднимается шум. Что же будет, если выйдет она? Сегодня мне даже мусор пришлось выбрасывать за полночь, чтобы не попасться репортерам. Потом я прокралась мимо качелей к дубам и села под крону одного из них.
– О чем задумались?
Я подскакиваю. Передо мной Иэн Флетчер с горящей спичкой в руке. Он зажигает сигару, сует ее в рот и затягивается.
– Вы опять вторглись на мою территорию. Я могу заявить на вас в полицию.
– Знаю, что можете, но думаю, вы не станете этого делать.
– Ошибаетесь. – Я встаю и направляюсь к дому.
– Пожалуйста, не надо никуда звонить, – тихо говорит Иэн Флетчер. – Я видел, как вы ходите по комнате, куда-то собираетесь, и просто решил спросить о вашей матери. Без свидетелей. – Он машет рукой в сторону машин, столпившихся на обочине.
– Что именно вы хотите спросить?
– С ней все в порядке?
Я киваю, не отрывая взгляда от его лица:
– Не благодаря вам.
Это мое воображение или Иэн Флетчер действительно покраснел?
– Да, мне жаль. Я не должен был… – Не договорив, он качает головой.
– Не должны были что?
Его яркие горящие глаза продолжают удерживать мой взгляд.
– Просто не должен был. И все.
– Иэн Флетчер извинился? Жаль, я на пленку не записала.
В следующую секунду его уже нет поблизости. Только тлеющий сигарный пепел у моих ног доказывает, что он здесь был.
4 октября 1999 года
На следующий день я приезжаю в медицинский центр, где доктор Уивер планирует повторное обследование сердца моей мамы, и, к своему удивлению, нахожу ее сидящей на диване рядом с Иэном Флетчером.
– Мэрайя, – говорит она, как будто мы собрались пить чай, – это мистер Флетчер.
Я так сжимаю Верину ручку, что бедный ребенок вскрикивает.
– Мы знакомы. Извините, мистер Флетчер. Можно тебя на минутку?
Волоча Веру на буксире, я отвожу маму в сторону:
– Не хочешь объяснить мне, что он здесь делает?
– Успокойся, Мэрайя. А то у тебя самой будет сердечный приступ. Я пригласила мистера Флетчера… – мама оборачивается и с улыбкой кивает ему, – чтобы он мог сделать свой репортаж и убраться к чертям из нашей жизни. Пускай себе снимает что хочет. Мне скрывать нечего.
– А если, – говорю я, потирая двумя пальцами переносицу, – он приклеит тебе ярлык зомби или вампирши и продолжит ошиваться вокруг нашего дома? Почему ты думаешь, что он сдержит свое обещание?
– Потому что знаю.
– Превосходно! Мне все ясно. Ну а Вера? – Я сжимаю руку дочери. – Она тоже не хочет его видеть.
– Ребенок реагирует на твои флюиды, дорогая.
– У меня нет никаких флюидов. Их вообще не существует.
– Бог тоже не существует, правда? – Мама невинно улыбается.
– Ладно. Нужен тебе этот цирк шапито – пожалуйста. Хочешь, чтобы Иэн Флетчер тебя снимал, пускай снимает. Но от нас с Верой он и слова не услышит. Будь добра объяснить ему это, если тебе здесь нужна моя компания.
Иэн Флетчер вместе с несколькими операторами и исполнительным продюсером втискивается в кабинет для исследований. Он обещает не касаться никаких тем, кроме здоровья моей матери, а когда я спрашиваю, есть ли у него разрешение на съемку, самодовольно демонстрирует мне мамино письменное согласие и согласие руководства больницы. По его распоряжению убирают лишние каталки, вносят софиты. Он хмурится, когда я отвожу Веру в сторону, чтобы она не попадала в кадр. Сама я встаю рядом с больничным администратором, приставленным наблюдать за ходом съемок. Мы похожи на двух сторожевых собак. Как только Флетчер жестом просит оператора наклониться через плечо врача и крупным планом снять мамину медицинскую карту, я вмешиваюсь:
– Это конфиденциально!
– Как и вся процедура обследования, миз Уайт. Но ваша мама подписала документ, согласно которому мы имеем право снимать ручной камерой все, что пожелаем.
– Ваши желания мне неинтересны.
Иэн Флетчер смотрит на меня и медленно улыбается:
– Жаль.
Я отхожу, спрашивая себя: как этот нахал может быть тем же самым человеком, с которым я разговаривала прошлой ночью? Показывает он сейчас свое истинное лицо или это только телевизионная маска?
Скрестив руки на груди, я смотрю, как оператор снимает мамину кардиограмму: обычную и с нагрузкой.
– Миссис Эпштейн, – говорит доктор Уивер, – вы здоровы, как восемнадцатилетняя девушка. Может быть, даже меня переживете. – Явно наслаждаясь своими пятнадцатью минутами славы, он поворачивается к Иэну. – Видите ли, мистер Флетчер, я человек науки. Но, кроме разве что трансплантации сердца, наука не находит никакого объяснения тому, что результаты сегодняшнего обследования миссис Эпштейн так разительно отличаются от результатов ее же планового обследования месячной давности. Не говоря уже, конечно, о феномене… оживления.
Меня медленно наполняет чувство удовлетворенности: во-первых, я рада снова услышать, что моя мать здорова, во-вторых, утереть нос Иэну Флетчеру чертовски приятно. Я бросаю на него торжествующий взгляд, и в этот самый момент он шепотом командует оператору, чтобы тот развернулся и снимал уже не мою маму, а Веру, которая сидит в углу и рисует на бланке для назначений.
– Нет! – тихо произношу я и бросаюсь в бой. – Вы не имеете права ее снимать! – кричу я и, вскочив с места, заслоняю дочь; оператор испуганно пятится. – Отдайте мне кассету! Сейчас же отдайте кассету!
Я тянусь к камере, парень поднимает ее над головой и зовет шефа на помощь:
– Господи, мистер Флетчер, да уберите от меня эту женщину!
Иэн Флетчер делает шаг вперед и, подняв ладони, умиротворяюще говорит:
– Миз Уайт, не нужно так волноваться.
