Лазарь…
Аллен садится и пытается вспомнить, что читал в Библии о Лазаре. Если вообще читал. Наклоняется через проход и спрашивает у коллеги:
– Барб, у тебя Библия есть?
Она смеется:
– Непременно! Держу ее на столе возле пузырька с замазкой. А что? Ты видишь Бога?
– Забудь, – хмурится Аллен.
«Хроники Нью-Ханаана» – это какая-нибудь жалкая газетенка, и городок, наверное, вшивый. Но именно там умершая женщина якобы воскресла.
И психиатр, устроившая скандал на симпозиуме, тоже оттуда.
Аллен просматривает статью еще раз и в четвертом абзаце читает: «…внучка Милдред Эпштейн, у которой… случаются божественные видения». Вряд ли в Нью-Ханаане много детей, разговаривающих с Богом. Значит, эта девчонка и есть пациентка доктора Келлер. А теперь, получается, малышка еще и чудеса творит! Этой новости обеспечена первая полоса в нью-гэмпширском отделении.
Кому еще это выгодно?
Так спросил звонивший. Разумеется, воскрешение Милли Эпштейн выгодно самой Милли Эпштейн. Если оно, конечно, было. Аллен прочитывает статью еще раз. В городке ошивается Иэн Флетчер. Видимо, тоже почуял, что дело нечисто. Так кто же мог выиграть от фальшивого чуда? Ребенок. Но семилетние дети не действуют сами по себе, у них бывают менеджеры. В данном случае это, наверное, мать.
7 октября 1999 года
В пять утра Мэрайя слышит, что открылась входная дверь. Вскакивает с постели и пулей несется вниз по лестнице. Хватает зонтик в передней и, вооружившись им, как битой, высматривает тень непрошеного гостя. Сердце колотится.
– Выходи! – кричит Мэрайя. – Тебе нужны фотографии? Или эксклюзивное интервью? Покажись, ублюдок!
В ответ – тишина. Продолжая ругаться, Мэрайя отбрасывает зонтик и в этот момент видит за окном Веру: босая, в одной ночной рубашке, она катает по газону кукольную коляску. Мэрайя смотрит на маленький лагерь, разбитый у дороги. Пассионисты из Аризоны мирно спят. Репортеры еще не приехали. Только Иэн Флетчер, изможденный и хмурый, стоит в дверном проеме своего «Виннебаго».
– Привет, мамочка! – Вера машет рукой. – Хочешь со мной поиграть?
Сглотнув слова упрека, которые вертелись на языке, Мэрайя спрашивает:
– У тебя… ножки не замерзли?
– Нет, сегодня же такое хорошее утро! – Вера наклоняется над коляской и поправляет кукле одеяло. – Правда, малыш?
Утро действительно хорошее, если не считать того, что пупс шевелится. Его крошечные коричневые кулачки колотят стелющийся над землей туман, а под шапкой курчавых волос виднеется большая круглая болячка. Вера достает младенца из коляски и прижимает к щеке:
– Какой хороший мальчик!
Только теперь Мэрайя замечает стройную женскую фигуру возле ясеня в дальнем конце подъездной дорожки. Голова женщины обмотана шарфом. Она не отрываясь смотрит на малыша, но даже не пытается забрать его у Веры.
Вера усаживает ребенка в высокое кукольное кресло, вытащенное на газон, и понарошку кормит пластмассовыми фруктами. Малыш улыбается и болтает ножками. Он смеется так громко, что один из фотографов просыпается и начинает с пугающей скоростью щелкать своей камерой. Выйдя из ступора, Мэрайя сбегает с крыльца и подскакивает к дочери:
– Милая, нам пора в дом.
Вера, щурясь, смотрит на восходящее солнце:
– Ой! Но ведь здесь так хорошо!
Мэрайя гладит дочь по голове:
– Знаю. Может, мы попозже выйдем. – При этом ее взгляд останавливается на бесстрастном лице Иэна Флетчера. За все это время он не сделал ничего такого, в чем его можно было бы упрекнуть. Даже не пошевелился. Только наблюдал. Мэрайя заставляет себя сосредоточиться на дочери. – Думаю, тебе пора вернуть малыша маме.
Вера осторожно поднимает младенца и целует болячку на лбу. Потом несет к ясеню и передает плачущей матери. Женщина явно хочет что-то сказать, но не может. Вера слегка дотрагивается до ее пальцев, придерживающих головку ребенка:
– Приносите его поиграть еще, ладно?
Женщина, кивнув, вытирает глаза. Вера протягивает Мэрайе руку, и та вдруг остро чувствует, что прикасается к человеку, которого совсем не знает. Она носила Веру в себе, родила и семь лет растила в своем доме, даже не подозревая о том, какое будущее ждет ее ребенка.
Уже подойдя к крыльцу, Мэрайя замечает Иэна Флетчера, уверенно шагающего по подъездной дорожке. Он несет игрушечную коляску, креслице и корзиночку с пластмассовыми фруктами.
– Извините нас, – сухо говорит Мэрайя, принимая у него игрушки.
Он делает шаг назад и, глядя на Веру, отвечает:
– К вашим услугам.
После неожиданного явления Веры Уайт Иэн возвращается в «Виннебаго». Увидев, что она играет как нормальная семилетняя девочка, он утвердился в своем предположении: зачинщица всего этого – мать. Стоило Мэрайе Уайт выйти из дому, ребенок тут же прекратил игру. Какие бы причины ею ни руководили, режиссер шоу именно она.
На своем веку Иэн повидал много шарлатанов – мужчин и женщин, мастерски владеющих искусством обмана. Чаще всего им нужны были деньги или слава. Но в этом-то и противоречие. Что-то во взгляде Мэрайи заставляет Иэна видеть в ней скорее жертву, чем мошенницу. Можно подумать, она действительно не рада всем этим событиям. Неплохая актриса, черт подери!
Красота, благодаря своему отвлекающему воздействию, служит отличной маскировкой. Чистота черт, которые хороши даже спросонья, стройность ног, так стремительно пересекших дворик, – все это только приманка. Дым и зеркала, необходимые для того, чтобы чудеса, якобы творимые девочкой, выглядели эффектнее. Вера Уайт способна видеть Бога и воскрешать мертвых точно так же, как и сам Иэн.
8 октября 1999 года
– Это равви Даниэль Соломон, – говорит Мэрайе раввин Вайсман.
Мужчина в «вареной» рубашке протягивает руку:
– Надеюсь, имя мудрого царя досталось мне не просто так.
Не отвечая на его улыбку, Мэрайя обнимает Веру, которая, прижавшись к ее бедру, опасливо посматривает на незнакомого человека.
– Я из Боулдера. Возглавляю конгрегацию «Бейт ам хадаш», – говорит Соломон.
Глядя на его одежду и длинные волосы, собранные в хвостик, Мэрайя думает: если ты раввин, то я английская королева.
– «Бейт ам хадаш», – объясняет он, – значит «Дом новых людей». Мы представляем современное направление в иудаизме, совмещающее каббалистическое учение с элементами буддизма, суфизма и традициями коренного населения Америки. Нам бы хотелось побольше узнать о Вере.
– Видите ли, – отвечает Мэрайя, – мне, в общем-то, нечего вам рассказать.
Она бы и в дом раввинов не пустила, просто очень уж невежливо держать их на крыльце. Отправив Веру в игровую комнату – слушать предстоящий разговор девочке не стоило, – Мэрайя говорит:
