С утра мама приготовила банановые блинчики. Для Веры это знак, свидетельствующий о том, что день будет неудачным. Блины она любит, но бананы, попадая на сковородку, начинают пахнуть, как потные ноги. Поэтому Вера, когда ест что-то банановое, все время думает о грязных носках и ее начинает тошнить. Она, наверное, уже миллион раз говорила об этом маме, но без толку. Вере часто приходится спрашивать себя: на самом деле она произносит слова вслух или звук включен только у нее в голове?
– Ма, – говорит она, садясь за стол, – дай чего-нибудь другого.
Мама молча забирает тарелку с блинчиками. От удивления Вера разевает рот. Обычно если на завтрак мама утруждает себя чем-то более сложным, чем хлопья с молоком, то в благодарность за усилия и за потраченное время полагается все съедать и говорить «спасибо большое». А сегодня блины просто отправляются в мусорное ведро.
– А что мне кушать?
Мама, заморгав, спускается с небес на землю:
– Ой! Не знаю… Может, овсянку?
Не дождавшись Вериного ответа, она разрывает пакетик, высыпает его содержимое в миску и добавляет горячей воды. Потом со стуком ставит миску на стол. Вера принюхивается: пахнет бананом.
– А вот папа наверняка не заставил бы меня есть такую гадость, – бормочет она.
Мама резко оборачивается:
– Что ты сказала?
Вера вскидывает голову:
– Я сказала, что, если бы я жила с папочкой, он не заставлял бы меня такое есть.
У мамы покрасневшие глаза, а голос совсем тихий. Когда Вера его слышит, ей становится так больно, словно ее пнули в живот. Мама с трудом сглатывает, как будто у нее в горле застряла банановая каша.
– Ты хочешь жить с папой?
Вера закусывает губу. Отца она любит, но мама – это другое. С ней проще, и в последнее время она стала как-то ближе. Вера, сколько себя помнит, существовала на краю ее жизни и теперь не собирается упускать ни единого драгоценного момента.
– Чего я хочу, так это остаться здесь, – осторожно произносит Вера, и не ошибается: мама мгновенно преодолевает разделявшее их расстояние, и они обнимаются, а мамин локоть – вот здорово! – оказывается в миске с банановой кашей.
– Черт! – Мама краснеет. – Наверное, мне стоит приготовить тебе что-нибудь другое.
– Наверное.
Мама споласкивает рукав и, намочив губку, начинает протирать стол.
– Я в этом не мастерица, – говорит она, смахивая сгустки каши, которые падают на пол и на Верины колени.
Вера смотрит на мамины волосы, закрывающие половину лица, и на маленькую ямочку на ее щеке. Когда-то давно Вера думала, что, если дотронуться до этого места пальчиком, мама обязательно улыбнется. И она действительно улыбалась. Это было чудесно.
– Ты классная, – говорит Вера и застенчиво приподнимается с места, чтобы поцеловать маму в шею.
Отец Макреди искоса посматривает на священника, сидящего на переднем пассажирском сиденье его старенького «шевроле». Ему кажется, что защитить в семинарии диплом по психологии недостаточно для того, чтобы играть роль эксперта. У этого отца Рурка еще молоко на губах не обсохло. Он, наверное, даже не родился, когда его, отца Макреди, уже направили служить капелланом во Вьетнам. К тому же бостонская семинария – это башня из слоновой кости. Сидя там, не научишься по-настоящему помогать прихожанам. Но конечно же, вслух отец Макреди ничего такого не говорит.
– Так, значит, пастырская психология, – дружелюбно произносит он, сворачивая в сторону дома Мэрайи Уайт. – Почему вы выбрали именно эту специальность?
Отец Рурк закидывает ногу на ногу. Из-под черной брючины выглядывает флисовый носок, поверх которого надета сандалия.
– Полагаю, у меня дар – умение понимать людей. Я бы, вероятнее всего, стал психиатром, если бы не почувствовал другое призвание.
И острую потребность всем об этом рассказывать.
– Что ж, я не знаю, как много ваш ректор сообщил вам о Вере Уайт…
– Совсем немного, – говорит Рурк. – Я просто должен встретиться с ней и оценить ее психическое состояние.
– Строго говоря, это уже сделано. Психиатрами-мирянами.
Рурк поворачивается к отцу Макреди:
– Вероятность того, что этот ребенок действительно окажется визионером, почти нулевая. Вы понимаете это?
Отец Макреди улыбается:
– Стакан воды никогда не кажется вам наполовину полным?
– Когда мы говорим о человеческом разуме, половины недостаточно.
Отец Макреди останавливает машину в поле напротив подъездной дорожки к дому Уайтов, между домом на колесах и группой пожилых женщин, сидящих на складных стульях. Оглядевшись по сторонам, семинарист разевает рот:
– Вау! Да у нее уже целая толпа почитателей!
Некоторое время священники мило беседуют с полицейским-католиком, охраняющим подъездную дорожку. Слава богу, он без колебаний пропускает их, услышав от отца Макреди, что им назначена встреча.
– Это правда? – спрашивает Рурк, когда они идут к дому.
– Не совсем.
Постучав в переднюю дверь, отец Макреди замечает маленькую, как у эльфа, рожицу, высунувшуюся из окна. Слышится звук отпираемого замка, и дверь распахивается.
– Уже заживают, – говорит Вера, показывая священникам руки. – Глядите, теперь мне нужны только пластыри!
Отец Макреди присвистывает:
– Они у тебя с картинками! Супер!
Бросив взгляд на второго священника, Вера прячет руки за спину.
– Мне нельзя с вами разговаривать, – вдруг спохватывается она.
– Тогда, может, твоя мама с нами поговорит?
– Она наверху, душ принимает.
Рурк делает шаг вперед:
– Отец Макреди рассказал мне, как вы с ним хорошо побеседовали, когда ты лежала в больнице, и мне тоже очень захотелось с тобой познакомиться.
Отец Макреди видит, что Вера колеблется. Кто знает, может, эта пастырская психология и правда небесполезная вещь.
– Вера, твоя мама меня знает. Она точно не будет возражать.
– Вы, наверное, все-таки подождите, пока мама не спустится.
Рурк поворачивается к отцу Макреди:
– Ну тогда я просто не знаю, что мне делать со всеми теми играми, которые я привез.
Вера трет рукавом дверную ручку, отчего та начинает блестеть.
– Игры? – спрашивает она.
Выйдя из душа и вытирая голову полотенцем, я слышу внизу мужские голоса. От испуга у меня подводит живот.
– Вера! – кричу я, быстро одеваюсь и сбегаю по лестнице.
Моя дочь сидит на полу с отцом Макреди и еще одним священником, незнакомым. Держа в руке зеленый восковой мелок, она обводит ответы в какой-то анкете. Нетрудно догадаться, что это психологический тест. Я стискиваю зубы и мысленно делаю заметку: надо позвонить в полицию и попросить, чтобы поставили патрульного-протестанта.
