Иэн вскакивает со стула и стремительно выходит из комнаты. Взяв дочь за руку, Мэрайя следует за ним. В дверях она оборачивается: Майкл берет карты и прижимает их к груди.
Едва оказавшись в коридоре, Иэн закрывает глаза и начинает втягивать в себя воздух большими жадными глотками. От приступов Майкла его всегда трясет, но в этот раз ему еще хуже, чем обычно. Мэрайя с Верой тоже вышли и тихо стоят рядом. Иэн не может их видеть.
– Так вот оно – ваше чудо?!
Его охватила дикая ярость. Такое ощущение, будто ему в кровь влили яд. Он и сам не знает, откуда в нем это и почему он так разозлился. Ведь произошло то, чего он ожидал.
Но не то, на что надеялся.
Эта мысль застает его врасплох, выбивая почву у него из-под ног. Ему приходится прислониться к стене – так сильно кружится голова. Та ерунда, которую он вчера «скормил» Мэрайе, те маленькие уступки, которые он делал, чтобы мать и дочь подумали, будто он начинает им верить, – все это оказалось не совсем притворством. Как журналист, Иэн, наверное, и хотел увидеть неудачу Веры. Но как человек, он желал ей успеха.
Он ведь знал: аутизм не лечится ни взглядом, ни прикосновением. Вера Уайт, вопреки всем своим претензиям, оказалась фальшивкой. Однако на этот раз правота не принесла ему никакого удовлетворения. Эта маленькая девочка, которая всех дурачит, сумела показать Иэну, что он все это время дурачил сам себя.
Мэрайя дотрагивается до его плеча, он стряхивает ее руку. Как Майкл, думает он и спрашивает себя: может быть, брат не терпит прикосновений, потому что не выносит такой откровенной прямодушной жалости?
– Уходите, – бормочет он.
Ноги сами собой несут его по коридору. Стремительно вылетев из здания, он бежит в парк, к лебяжьему пруду. Там он срывает с лацкана микрофончик, достает из кармана диктофон, в котором все еще крутится кассета, и со всей силы швыряет все это в воду.
В домик на берегу озера Перри Иэн возвращается почти в половине четвертого утра. Мэрайя знает, который час: она ждет, волнуется. Убежав из Локвуда, Иэн забрал машину, и им с Верой пришлось добираться обратно самим. Когда они вышли из такси и не увидели его автомобиля, Мэрайя подумала, что он вернется к ужину. К девяти вечера. К полуночи.
Она представляла себе, что машина съехала в кювет или врезалась в дерево. Иэн, конечно, был не в том состоянии, чтобы садиться за руль. Но вот он вернулся невредимый, и Мэрайя, облегченно вздохнув, выходит из своей спальни. Сначала она чувствует алкогольные пары и только потом видит самого Иэна: в расстегнутой рубашке он развалился на диване с бутылкой виски в руке.
– Уйдите, пожалуйста, – говорит он.
Мэрайя облизывает губы:
– Мне очень жаль, Иэн. Я не знаю, почему моей маме Вера смогла помочь, а вашему брату – нет.
– Я скажу вам почему, – цедит он сквозь зубы. – Потому что она, черт подери, мошенница! Она даже порез от бумаги на пальце вылечить не может! Мэрайя, да бросьте вы наконец это притворство!
– Это не притворство.
– Притворство, да еще какое! – Иэн взмахивает бутылкой, и часть содержимого выливается на диванные подушки. – Вы притворялись с той самой минуты, когда я увидел вас в самолете. Ваша дочурка играет так, будто надеется получить чертов «Оскар», а сами вы… вы…
Он подходит так близко к Мэрайе, что она улавливает выдыхаемые им алкогольные пары. Поколебавшись, она подается вперед и целует его. Сначала их губы соприкасаются легко и медленно. Потом Мэрайя обхватывает голову Иэна руками и прижимается к нему. Новым, более глубоким поцелуем она как будто бы хочет вытянуть из него то, что причиняет ему такую боль.
– Что это было? – спрашивает он, не сразу обретя дар речи.
– Я не притворяюсь, Иэн.
Он подносит ладони к щекам Мэрайи и прикасается лбом к ее лбу:
– Ты не понимаешь.
Она смотрит в его изможденное лицо и вспоминает, как он сидел рядом с братом-близнецом, играя с ним по его странным правилам, потому что это лучше, чем ничего. Иэн заблуждается. Она знает его лучше, нежели он может предположить.
– Я бы хотела понять, – говорит она.
Иэн Флетчер родился на две с половиной минуты раньше Майкла и изначально был крупнее, сильнее и активнее – обстоятельство, за которое ему пришлось расплачиваться на протяжении всей последующей жизни. По-видимому, он занимал в материнской утробе больше места и получал больше питания. Ни один врач ничего подобного не говорил, но он считал себя виноватым в том, что брат слаб здоровьем и медленно развивается. А также, вероятно, и в том, что еще до двух лет Майклу поставили диагноз «аутизм».
Их родители были богачами из Атланты. Поздно поженившись, они посещали светские рауты, летали на собственном самолете и жили то в отреставрированном старинном поместье, то в апартаментах на острове Большой Кайман. Недвижимость они ценили гораздо выше, чем сыновей. Иэн и Майкл были ошибкой. Вслух родители этого не говорили, но, очевидно, думали. С тех пор, как стало ясно, что с одним из мальчиков явно не все в порядке. Супруги Флетчер ни в чем себе не отказывали, месяцами путешествовали по миру, оставляя детей на попечение нянь и гувернанток. Иэн стал чувствовать себя ответственным за Майкла, как только осознал различия между собой и им. Поскольку мальчики обучались на дому, друзей у них не было. У Иэна вообще никого никогда не было, кроме Майкла.
Однажды, когда им было двенадцать лет, отцовский адвокат приехал в дом среди ночи в сопровождении местного шерифа. Самолет родителей потерпел крушение в Альпах, никто не выжил.
За одну ночь мир изменился до неузнаваемости. Оказалось, что своей роскошной жизнью семья была обязана огромному долгу по кредитной карте. Родители ничего не оставили сыновьям, и тех отправили в Канзас – под опеку тетки с материнской стороны и ее фанатично верующего мужа. У новых опекунов не было ни желания вникать в психологические проблемы Майкла, ни денег, для того чтобы поручить это кому-нибудь другому. За государственный счет ребенка, больного аутизмом, можно было поместить в неплохое учреждение, но дядя с теткой отправили его в ближайший же приют, где нашлась свободная койка. В этом заведении, пропахшем фекалиями и мочой, он был единственным, кто вообще умел говорить.
Иэн продолжал навещать брата, даже когда тетка с дядей перестали это делать. Он пошел в библиотеку и выяснил, в каких реабилитационных центрах Майклу было бы лучше, но опекуны не желали хлопотать о переводе. Целых шесть лет Иэну оставалось только наблюдать, как состояние брата ухудшается, и думать о том, какие же ужасы, им пережитые, послужили тому причиной. Майкл перестал самостоятельно одеваться, проводил долгие часы, молча раскачиваясь из стороны в сторону, и теперь категорически не терпел прикосновений.
В день своего восемнадцатилетия Иэн надел костюм из секонд-хенда, пришел в суд Канзас-Сити и подал прошение о том, чтобы опеку над братом поручили ему. Он получил стипендию для учебы в Канзасском университете и работал сутками, добывая деньги на книги и кое-что скапливая. Врачи сказали ему, что вести относительно самостоятельную жизнь в одном из специальных общежитий, о которых он много читал, Майкл пока не в состоянии. Тогда Иэн стал наводить справки о заведениях для взрослых аутистов: оказалось, эти учреждения получают финансирование и из федерального бюджета, и из бюджета штата, поэтому должны принимать и тех, кто платить не может, но делают это редко. Для того, у кого нет связей, свободного места никогда не будет. За качество медицинского обслуживания нужно платить, причем постоянно, чтобы драгоценную койку не отдали кому-то другому.
