– Я не хотел, – сказал мне Колин после нашего первого поцелуя, признавшись, что два парня из его футбольной команды поспорили с ним на двадцать долларов, что он не сможет поцеловать меня до конца наших занятий. – То есть нет, – он мотает головой, – поцеловать тебя я как раз таки хотел. Сначала из-за денег, а потом, когда это случилось, уже просто так. Я и правда был бы рад, если бы мы с тобой когда-нибудь куда-нибудь сходили.
Через три дня мы пошли в кино. Потом еще раз. Потом он пригласил меня на обед. А вскоре, хотя это и казалось невероятным, Колин уже расхаживал по кампусу со мной в обнимку. Для маленькой худенькой девочки-ботаника, которая никогда не пользовалась среди сверстников популярностью, это было головокружительное ощущение. Я старалась не замечать ни шушуканья девчонок из группы поддержки футбольной команды, ни шуток парней, которые спрашивали Колина, давно ли он переключился на мальчиков.
По словам самого Колина, я ему нравилась тем, что я милая и о многом могу говорить со знанием дела – не то что те девушки из знатных семей, которые обычно его окружают. И все-таки, привыкнув видеть возле себя гламурных красоток, он постепенно стал, неосознанно или сознательно, превращать меня в одну из них: покупать мне ободки, чтобы я убирала волосы с лица, научил пить коктейль «Кровавая Мэри» в воскресенье утром и даже купил дешевую нитку искусственного жемчуга. Я носила ее и с трикотажной рубашкой от «Изод», которую позаимствовала из его гардероба, и со своими вельветовыми джемперами. Я делала все, что он просил, и даже больше: я привыкла быть хорошей студенткой и отнеслась к процессу превращения себя в типичную американку из англосаксонской протестантской среды так же, как относилась к предметам учебной программы. Скорее всего, Колин интересовался не мной самой, а тем, что из меня можно вылепить, но тогда мне это в голову не приходило. Так или иначе, он проявлял ко мне интерес – чего же еще желать?
В тот вечер, на который был назначен зимний бал, я нарядилась в простое черное платье, нацепила нитку жемчуга и даже надела лифчик, создающий иллюзию объема. Мы с Колином собирались идти в мужское студенческое общество, в котором он состоял, и мне надлежало соответствовать стандартам. За пятнадцать минут до того, как Колин должен был за мной заехать, он позвонил:
– Я заболел. Меня целый час рвало.
– Скоро буду у тебя, – сказала я.
– Не надо. Мне просто нужно поспать. – Подумав, он добавил: – Мне жаль, Мэрайя.
А я не особо расстроилась. На многолюдной вечеринке я чувствовала бы себя не в своей тарелке, а ухаживать за тем, кто приболел, – это было для меня дело привычное. Снова надев свои выцветшие джинсы, я пошла в город, купила куриного бульона, букет цветов и сборник кроссвордов и заявилась со всем этим к Колину в общежитие.
Его комната оказалась пустой.
Оставив дымящийся суп перед дверью, я принялась бесцельно бродить по кампусу. Разве где-то в глубине души я этого не ожидала? Разве не говорила себе, что это случится? На плечах моего пальто уже лежал небольшой слой снега, когда я повернула к корпусам, принадлежащим мужским студенческим обществам. Из всех окон доносились громкая музыка, смех и алкогольные пары. Я подкралась к заднему фасаду того корпуса, где веселилось общество Колина, и, встав на ящик из-под молока, заглянула в окно.
Футболисты со своими девушками сбились в тесную группу, образуя черно-белое пятно смокингов с вкраплениями разноцветного атласа на их шее или на коленях. Колин стоял ко мне лицом и смеялся над шуткой, которой я не слышала. Его рука обнимала за талию какую-то рыжеволосую красавицу. Я так долго не моргала, что не сразу заметила: Колин тоже смотрит на меня.
Он бежал за мной через весь кампус до моей комнаты:
– Мэрайя! Дай мне объяснить!
Я рывком открыла дверь:
– Так вот какая у тебя болезнь?!
– Я на самом деле плохо себя чувствовал, клянусь! – Он заговорил тихо и вкрадчиво. – Я проснулся и стал тебе звонить, но тебя не было. Потом пришли ребята и уговорили меня пойти с ними ненадолго. Ну а Аннетт… она никто. Она просто под руку подвернулась.
Может, на самом деле это я была никто? Я просто подвернулась под руку?
– Ее я оставил там и пришел сюда, чтобы быть с тобой, – сказал Колин, словно прочитав мои мысли, и поднес обе руки к моему лицу.
Почувствовав его дыхание, отдававшее странной смесью мяты и виски, я вспомнила, как он рассказывал мне о лошадях, которых объезжал у себя дома, в Виргинии: он дышал им в нос, чтобы они привыкали к его запаху.
– Колин, – прошептала я, – зачем я тебе?
– Ты не такая, как все. Ты лучше, умнее и… Не знаю… Мне кажется, если я буду с тобой, с меня слетит вся эта шелуха и я тоже стану другим.
Колин придумал новое потрясающее объяснение тому, почему до сих пор я всегда оставалась на обочине: оказывается, я не была слишком проста и невзрачна для окружающих, а просто ждала, когда они толпой соберутся вокруг меня. Я подалась вперед и поцеловала Колина.
Вскоре мы оба уже были раздеты. Зависнув надо мной, как огромная птица, заслоняющая крыльями солнце, он спросил:
– Ты уверена, что хочешь?
Я не просто была уверена. Я всю жизнь ждала этого – первого раза с мужчиной, который знал меня лучше, чем я сама. Я потянулась к нему, ожидая чего-то волшебного.
Когда Иэн входит в домик, мы оба становимся как замороженные. Я очень аккуратно кладу ложку рядом с миской хлопьев. Он очень аккуратно закрывает дверь.
На сей раз, говорю я себе, я этого не допущу. Я складываю руки на коленях, чтобы он не видел, как они дрожат. Иэн не мой бывший муж, но с ним я чувствую себя такой же бессильной, как много лет назад.
Внезапно я понимаю, почему тогда не прогнала Колина. И почему снова связываюсь с мужчиной, который почти наверняка причинит мне боль. В моем случае влюбляться означает в первую очередь не хотеть кого-то, а ощущать, что я желанна.
Не говоря ни слова, Иэн идет мне навстречу и обнимает меня. Я чувствую, как внутри все переворачивается. Он не целует меня и не гладит. Просто держит в объятиях, пока я наконец не закрываю глаза, готовая ему поддаться.
Иэн протягивает Мэрайе свой мобильный телефон и провожает ее взглядом: она уединяется в спальне, чтобы позвонить матери. Ему понятна ее скрытность. Как им ни приятно прикасаться друг к другу, во многих отношениях они по-прежнему чужие люди. Поэтому он не рассказывает ей об утренней поездке к Майклу, а она не хочет при нем разговаривать с Милли.
– Давай сыграем в джин-рамми, – дружелюбно говорит Иэн Вере.
Девочка опасливо поднимает глаза от своей раскраски. Это тоже нетрудно понять: он разве что не рычал на нее вчера в Локвуде, когда они расстались. Улыбнувшись пошире, Иэн старается обаять Веру – хотя бы ради ее мамы.
Вдруг Мэрайя появляется на пороге гостиной, вся белая как мел:
– Нам надо домой.
