Колин Уайт ему не нравится. Но он, как правило, ни к кому из своих клиентов не испытывает особой симпатии. Зато задача, которую этот человек олицетворяет, интересна своей сложностью. У Меца будет возможность в полной мере продемонстрировать величие закона как силы, имеющей больше общего с искушением, чем со справедливостью.
Через пару недель он войдет в зал суда, возьмет жизнь гребаного Колина Уайта и перевернет ее с ног на голову. Он умеет так переделывать своих клиентов, что и судьи, и пресса, и, вероятно, даже прокуроры начинают им верить.
Мец смеется: не только хирурги мнят себя богами!
Малкольм человек нерелигиозный. После своей бар-мицвы он, пожалуй, ни разу и не был ни в каком храме. Он помнит, что мать тогда надела красное платье, а на него нацепила костюм, который висел на нем как на вешалке. Помнит, как странно звучал его собственный голос, когда он нараспев читал Тору. От страха он чуть в штаны не надул. А потом чуть не упал в обморок, когда обильно надушенные тетушки принялись его целовать. Но все эти мучения окупились, потому что в туалете отец встал рядом с ним у писсуара и, не поворачивая головы, сказал: «Теперь ты мужчина».
Это был первый случай, когда Малкольм Мец с помощью слова изменил человека – себя.
Встряхнувшись, он сосредоточивает внимание на бумагах, лежащих перед ним. Колин Уайт, Мэрайя Уайт, Вера Уайт – в документах фигурируют только эти имена. Бога нигде нет. И не должно быть, согласно тому, как Малкольм Мец понимает закон.
18 ноября 1999 года
Раньше Кензи никогда не бывала в синагоге. Сейчас она широко раскрытыми глазами рассматривает богато украшенный ковчег, еврейские молитвенники, кафедру для чтения Торы.
– Почти как в церкви, – говорит она и тут же смущенно прикрывает рот.
Равви Вайсман улыбается:
– С год назад мы перестали плясать голышом вокруг костра.
– Извините. – Кензи смотрит ему в глаза. – Я мало знакома с иудаизмом.
– У вас еще все впереди. – Раввин жестом приглашает ее сесть на скамью. – Итак, вы хотите знать, действительно ли Вера Уайт разговаривает с Богом? Видите ли, миз ван дер Ховен, я тоже разговариваю с Богом. Но у меня под окном нет команды из шоу «Голливуд сегодня вечером!».
– То есть…
– То есть Господь, чья мудрость не имеет границ, не приходит ко мне в женской одежде, чтобы поиграть в шашки. – Равви Вайсман снимает очки и протирает их краем рубашки. – У вас бы не возникло некоторых подозрений, если бы маленькая девочка, ничего не знающая о юриспруденции, вдруг заявила, что может и будет исполнять обязанности судьи?
– Верин случай такой же?
– Это вы мне скажите. Она разговаривает с Богом. Допустим. Но Бог не говорит ей, что Израиль сотрет в порошок Организацию освобождения Палестины. Не велит ей есть кошерную пищу или хотя бы приходить в храм в пятницу на вечернюю службу. Мне очень трудно поверить, что если бы Бог решил явиться в человеческом обличье к кому-то, в ком течет еврейская кровь, то выбрал бы не того, кто живет по еврейским законам.
– Насколько мне известно, божественные видения случаются не только у набожных людей.
– Вы, наверное, уже побеседовали с христианскими священниками. Но загляните в Библию: если человеку выпало счастье разговаривать с Богом, то он либо в высшей степени религиозен, либо занимает такое положение, которое позволяет ему принести большую пользу своей религии. Моисей, например, не воспитывался как иудей, но после встречи с Господом обратился в иудаизм. – Раввин улыбается. – Нам всем, конечно, очень приятно думать, что Бог может запросто общаться с любым из нас – даже с теми, кто не ходит в церковь и молится только о своих футбольных ставках. И все-таки это только фантазия. Бог милостив, но и память у Него есть. Евреи не просто так придерживаются определенного жизненного уклада на протяжении пяти тысяч лет.
Кензи отрывает взгляд от блокнота:
– Но я общалась с Верой. Непохоже, чтобы она осознанно пыталась ввести людей в заблуждение.
– Я тоже не считаю ее обманщицей. Не удивляйтесь. Я и сам с ней встречался, она милейший ребенок. Поэтому резонно предположить, что ее к этому кто-то подталкивает.
Кензи вспоминает, как в Вериной комнате, когда они играли в парикмахерскую, Мэрайя одним взглядом заставила девочку замолчать.
– Ее мать.
– Я тоже пришел к такому выводу. – Равви Вайсман облокачивается о спинку скамьи. – Я знаю, миссис Уайт, по сути, довольно далека от иудаизма, но некоторые вещи все-таки остаются. Наши детские травмы иногда бывают связаны с религией. Может быть, миссис Уайт в раннем детстве, вероятно еще на невербальном уровне, внушили нечто такое, что она передала своей дочери.
Кензи дотрагивается до подбородка кончиком карандаша:
– Зачем?
Равви Вайсман пожимает плечами:
– Спросите Иэна Флетчера. Уж он-то знает, какую прибыль Бог может приносить в качестве молчаливого партнера. Вопрос не в том – зачем. А в том, миз ван дер Ховен, – почему бы нет.
19 ноября 1999 года
– Хороший вопрос, – говорит отец Макреди, шагая рядом с Кензи по церковному двору и поднимая маленькие торнадо листьев носками ковбойских сапог. – Но и я в свою очередь могу вас спросить: какой смысл ребенку или матери стремиться к получению стигматов?
– Для привлечения внимания?
– Это да. Но широкие слои населения скорее заинтересуются тем, кто видел Элвиса, нежели тем, кто видел Бога. А если говорить о католицизме, то явления Девы Марии всегда волновали толпу больше, чем явления Иисуса. – Священник поворачивается к Кензи; ветер треплет его волосы. – Дело в том, что каждый случай возникновения стигматов тщательно проверяется Католической церковью. А если вы скажете, будто общаетесь с Элвисом, то вам, насколько я понимаю, придется всего лишь ответить на несколько вопросов какой-нибудь Петры Саганофф.
– Вам не кажется странным, что Иисус является еврейской девочке?
– Миз ван дер Ховен, религия – это не состязание. – Отец Макреди пристально смотрит на собеседницу. – Что вас, собственно, смущает в этом деле?
Кензи внезапно становится холодно, и она обхватывает себя за плечи:
– Вера не лжет – в этом я убеждена. Значит, нельзя не предположить, что ею самой кто-то манипулирует.
– Мэрайя.
– Да, – вздыхает Кензи. – Или… девочка действительно видит Бога.
– А этого вы допускать не хотите.
– Я циник, – кивает она.
– Я тоже, – говорит отец Макреди. – Время от времени то здесь, то там появляются плачущие статуи и неожиданно прозревшие слепцы, однако, чтобы такие вещи происходили, как правило, нужно быть Дэвидом Копперфильдом. Глубокая религиозность способна изменить человека, это правда. Но чудеса? Нет. Исцеления? Нет. Дело в том, что вся религиозность Веры заключается в ее имени. Она не росла с мыслями о Боге. Ей по большому счету даже сейчас все равно, кто Он такой. Для нее это просто друг.
