– Послушай, – произнесла я, – я уже была замужем, и это не сработало. У меня даже был ребенок. – Я выложила козырь, не повышая голоса. – Не хочу снова пройти через это.
Это было правдой, но слова выходили из меня словно механически, как из говорящей куклы с веревочкой за спиной; моя речь, такая гладкая и выверенная, напоминала запись. Я бы всегда могла сказать то, что только что сказала: я пыталась и не справилась, у меня прививка против этого, я на особом положении, я пострадавшая. Это не значит, что я не мучилась, я подходила к этому ответственно, но результат неутешительный. Семейная жизнь похожа на игру в «Монополию» или разгадывание кроссвордов: либо твой ум годится для этого, как у Анны, либо нет; и я доказала, что мой не годится. Мой разум – маленькая нейтральная территория.
– У нас все было бы по-другому, – сказал он, игнорируя мои слова о ребенке.
Когда я выходила замуж, мы заполнили бланки: имя, возраст, место рождения, группа крови. Мы сделали это на почте, так решил мировой судья, где с бежевых стен на нас взирали написанные маслом портреты бывших владельцев. Я вспомнила запахи: клей и влажные носки, и запашок от вчерашней блузки, и минеральный дезодорант недовольной секретарши, и холодок антисептика из других дверей. День был жаркий, и, выйдя на солнце, мы на секунду ослепли; а затем увидели стайку растрепанных голубей, клевавших что-то на истоптанной лужайке за фонтаном. Фонтан был с дельфинами и херувимом, у которого отсутствовала часть лица.
– Вот и все, – сказал он. – Тебе уже лучше? – он обхватил меня за плечи, защищая от чего-то – от будущего, – и поцеловал в лоб. – Ты холодная, – заметил он.
У меня так дрожали ноги, что я с трудом могла стоять, и я ощущала боль, тягучую, словно стон.
– Ну, пойдем, – добавил, – лучше отвезти тебя домой. – Он запрокинул мое лицо, пристально изучая его на свету. – Наверное, я донесу тебя до машины.
Он говорил со мной как с инвалидом, а не с невестой. В одной руке у меня была сумочка или чемоданчик; другую я прижала к себе. Мы прошли через голубей, и они вспорхнули вокруг нас, как конфетти. В машине я не плакала, я не хотела смотреть на него.
– Знаю, это нелегко, – сказал он, – но так будет лучше.
Это можно цитировать. Его гибкие руки на руле. Он повернулся, описав идеальный круг, и сцепление схватилось и закрутилось; двигатель тикал как часы, голос разума.
– Зачем ты делаешь это со мной? – спросила я, теряя самообладание. – Ты все испортишь.
Потом я жалела об этом, как будто случайно наступила на маленького зверька, он был таким жалким: он отрекся, предал то, что я считала его принципами, чтобы спастись – через меня, за счет меня, – и у него ничего не вышло.
Я взяла его за руку; он не убрал ее, только нахмурился, глядя на меня как побитый пес.
– Я не гожусь для тебя, – сказала я.
Мой девиз, напечатанный на свитке как предсказание из печенья. Я поцеловала его в подбородок сбоку. Я тянула время, а кроме того, боялась его: когда я отстранилась, он окинул меня взглядом, полным скрытой ярости.
Мы сидели перед домом, за сеткой; Джо был в песочнице, почти отвернувшись от нас, и набирал большую песчаную горку. Он уже прикончил свой пирог, а мы еще ели. В доме было слишком жарко, нам пришлось палить духовку два часа. У всех были лиловые рты и синие зубы, обнажавшиеся при разговоре или смехе.
– Это лучший пирог, что я когда-либо ел, – признался Дэвид. – Прямо как мама готовила.
Он причмокнул и вскинул голову, изображая телерекламу.
– Да ну тебя, – отмахнулась Анна. – Ты не расщедришься даже на один паршивый комплимент, да?
Дэвид ухмыльнулся лиловым ртом.
– Ой, – сказал он. – Вообще-то, это и был комплимент.
– Иди к черту, – бросила Анна. – Я знаю твою маму.
Дэвид вздохнул и откинулся спиной на дерево, закатив глаза в сторону Джо, ища его поддержки. Но Джо было не до него, и Дэвид возвел очи горе.
– Такова жизнь, – сказал он после недолгого молчания. – Нам нужно основать здесь колонию, то есть сообщество вместе с другими людьми, отделиться от городской ядерной семьи. Это была бы неплохая страна, если бы мы только вышибли гребаных американских свиней, а? Тогда бы у нас мог быть какой-то мир.
Ему никто не ответил; он снял одну туфлю и стал с задумчивым видом чесать пятку.
– Думаю, это просто отмазка, – сказала вдруг Анна.
– В смысле? – уточнил Дэвид подчеркнуто спокойно, словно она перебила его, не дав завершить предложение. – Вышибить свиней?
– Ё-моё, – сказала Анна, – да это пустые слова.
– О чем ты, мля, вообще говоришь? – он словно обижался.
Но она молчала, сидела, обхватив колени, и курила, выпуская дым через ноздри. Я встала и принялась собирать тарелки.
– Меня заводит, когда она так наклоняется, – сказал Дэвид. – Четкая у нее задница. Я большой ценитель задниц. Джо, ты не думаешь, что у нее четкая задница?
– Можешь забирать, – бросил Джо.
Он, все еще злясь, выравнивал песчаную горку, которую построил.
Я высыпала остатки крошек в духовку и вымыла тарелки, окрасив воду красновато-синим, как вены. Ввалились остальные и расселись за столом; они были не в настроении для бриджа и принялись читать детективы и старые номера альманахов «Маклинз» и «Нэшнл джиографик», причем некоторые десятилетней давности. Я читала их все, так что просто взяла свечку и ушла в комнату Дэвида и Анны в поисках других номеров.
Я забралась на кровать, чтобы достать до полки. Там была стопка книг; я сняла ее и поднесла поближе к свечке. Сверху лежали романы в бумажных обложках, обычное чтиво, но под ними оказалось кое-что, чего я там совсем не ожидала увидеть: коричневый кожаный фотоальбом, который должен был валяться на городской помойке вместе с нетронутыми свадебными подарками мамы – потускневшей серебряной посудой и кружевными скатертями, – и альбомы, в которых мы рисовали, когда шел дождь. Я думала, она их выбросила; мне стало интересно, кто принес их сюда, кто из них.
Альбомов было несколько; я уселась на кровать и открыла первый попавшийся, с таким чувством, словно открываю чей-то личный дневник. Это был альбом брата: взрывы красным и оранжевым, солдаты, разрывающиеся в воздухе, самолеты и танки; в то время он, наверное, ходил в школу и знал достаточно, чтобы рисовать маленькие свастики на боках армейских машин. Дальше были летающие люди с капюшонами, как в комиксах, и исследователи другой планеты – он часами разъяснял мне эти картинки. Лиловые джунгли, которые я забыла, зеленое солнце с семью красными лунами, животные с чешуей, и гребнями, и щупальцами; и растение-людоед, заглатывавшее неосторожную жертву, изо рта которой выходил пузырь, похожий на жвачку, со словом «ПОМОГИТЕ». Другие исследователи спасали напарника, используя свое оружие: огнеметы, пистолеты с раструбами, лучевые пушки. На заднем плане виднелся их космический корабль, пестревший приборами.
