На выходе меня остановил высокий сутулый человек, весь в чёрном, и замогильным голосом вопросил:
– Вы еврей?
– Да, – трусливо ответил я.
Чёрный человек критически оглядел меня.
– Вы обрезаны?
– Нет, – сказал я.
– Поэтому я здесь, – сообщил чёрный человек. – Видите объявление? Приходите – обрежем.
– А какой в этом смысл? – спросил я.
– Ну… Разве должен быть какой-то смысл? Вот в маце – какой смысл?
– Она вкусная! – сказал я почти с обидой.
Чёрный очень удивился и даже подвигал ушами.
– Я её уже четырнадцать лет ем, – провозгласил он. – И не замечал, что она вкусная.
– Это потому, что вы её столько едите, – объяснил я. – Я её редко ем, поэтому замечаю.
Чёрный глубоко задумался. Я уже собрался уходить, как он снова остановил меня вопросом.
– Вы еврей?
Я долго глядел на него, пытаясь разгадать, куда всё это приведёт.
– Да. По матери.
– Понимаете… Без обрезания вы – неполноценный еврей.
– Что, правда? – расстроился я.
– Да.
– Я думал, это просто ритуал.
– Какой ритуал? – иронически сказал Чёрный. – Никакого ритуала. Вы приходите, мы отрезаем – и до свидания.
– Как? Режете и до свидания?
– Режем и до свиданья. «Гуляй, Вася».
– Так, – сказал я в совершенном расстройстве. – А если я к вам приведу индуса. И вы у него отрежете. Он станет евреем?
– Конечно, нет.
– Воот! – сказал я. – Он убежит, изрыгая проклятия на всех индийских языках. Верно?
– Верно.
– Значит, и я не стану ничуть менее евреистым, если не дам себя обрезать, – заключил я.
– Это заблуждение.
– Ну и ладно, – сказал я. – Я вообще во многих отношениях неполноценный: неполноценный молдаван, неполноценный русский, неполноценный немец. Плохо играю на гитаре. В жизни нет совершенства. Относитесь к этому философски.
– Я отношусь, – горячо заверил он. – Но дело не в этом. Дело в том, что на обрезании строится вся еврейская культура.
Наступила замогильная тишина. Нарушил её Чёрный.
– Вот что, – сказал он с горечью. – Вы всё равно не видите в этом никакого смысла. Я понял.
– Ну почему же, – жалостливо сказал я.
– Не видите, не видите.
– Вижу, вижу, – заверил я.
– Правда?
– Ну конечно! Целая куча смысла.
– Да? – засомневался Чёрный. – И в чём смысл?
– Ну… – сказал я. – Разве должен быть какой-то смысл? Вот в маце – какой смысл?
Чёрный человек стоял, как громом поражённый. Он смотрел прямо перед собой и по напряжению, выражавшемуся на его лице, можно было догадаться, что он ведёт какой-то необычайно сложный внутренний диалог.
Я немного подождал и отправился домой в добром расположении духа.
Закрытый показ
Однажды нам позвонил Трюфель и сказал, что можно пойти на закрытый показ, и там будет Ларс фон Триер. Не хотим ли мы встретиться с Ларсом фон Триером?
– Мы хотим встретиться с Ларсом фон Триером? – спросил я жену.
– Хотим.
– А зачем нам Ларс фон Триер?
– Он ми-ми-мишный.
Мы решили пойти.
Я даже похвастался на работе, что пойду.
В субботу мы встретились с Трюфелем в условленном месте в условленное время. Почему-то вокруг нас было довольно много людей, некоторые довольно бедно одетые и грустные.
Нас подвели к какой-то будочке и загнали внутрь. Там были турникеты с милицией.
Откуда-то вышла женщина в цветистой кофточке и закричала.
– Массовка – направо, гости – налево!
Все распределились, только мы с женой остались посередине. Трюфель что-то шипел нам.
– Вы массовка или гости? – спросила женщина.
– Не знаю, – сказал я.
– Тогда налево.
После этого нас начали по одному пропускать через турникеты и проверять паспорта. У кого не было московской прописки, не пропускали. Мы стояли, задумавшись. Когда подошла наша очередь, милиционер строго спросил Трюфеля:
– Вы на кого?
– Я на Гор-Дона, – сказал Трюфель гордо.
У него была прописка.
– А вы на кого? – обратился милиционер к нам.
– И мы на Гор-Дона.
– А прописка где?
– Какая ещё прописка?
– Московская.
– А нас Гор-Дон не предупредил про прописку.
– Тогда до свиданья.
– Вот будете отчитываться перед самим Гор-Доном, за то, что сорвали передачу, – вмешался Трюфель.
– А это что – гости самого Гор-Дона?
– Бери выше, – сказал Трюфель. – Это гости самого ЛАРСА ФОН ТРИЕРА!
Милиционер весь съёжился и пропустил нас.
Я отвёл Трюфеля в сторону и спросил:
– Кто такой Гор-Дон?
Трюфель посмотрел на меня, как на идиота, и объяснил, что Гордон – ведущий передачи «Закрытый показ», и мы находимся на «Первом канале».
Мы вышли из будочки, и вся толпа потянулась за женщиной в кофточке к большому зданию. Внутри здания были какие-то бесконечные пустые коридоры. Женщина в кофточке вдруг резко развернулась и буркнула:
– Говорящие направо, неговорящие – налево!
Все распределились, только мы с женой опять оказались посередине.
– Вы будете что-нибудь говорить? – спросила женщина.
– Возможно, – ответил я.
– Тогда налево!
Нас привели в зал с камерами и посадили на самый последний ряд вместе с грустными людьми.
В центре зало стояло шесть стульев, и на них сидели смутно знакомые люди. Я узнал только Бориса Куприянова из «Фаланстера».
– Это гости, – объяснил нам Трюфель. – Вон, видите, тут Леонтьев!
– Какой Леонтьев? Певец?
– Да не певец, другой, который про политику говорит.
Я, правда, и сам видел, что это другой Леонтьев. Певец – он безбородый, а этот был какой-то бородатый.
Женщина в кофточке вышла в середину и сказала:
– Кто не говорит, пусть молчит. Кто говорит, пусть тоже молчит, пока его не спросят. Если Гордон решил что-то спросить, это не значит, что он проверяет ваш уровень интеллекта. Не волнуйтесь и отвечайте всё, что угодно. Когда я хлопаю, все тоже должны хлопать. Тренируемся.
