– Где Ракушка?
– Там. С… с мелким.
Веник отвернулся и ушмыгнул к кухне. Я привстал на локте и огляделся, преодолевая дурноту. Ни Ракушки, ни Тоши видно не было. Подстилка пустовала – только смятые резиновые курицы и растерзанный медведозаяц.
– Веник! – позвал я. – Вень!..
Он подошёл всё с тем же отсутствующим лицом.
– Что случилось? Где драконы?
– Не кричи ты. На балконе, – в рифму ответил он и невесело, криво усмехнулся. – Антон, этот коллапс перемешал мозги не тебе одному. Ракушка отворачивается от драконыша.
Это было дико – смешение ласкового «драконыш» и жестокого «отворачивается».
– В смысле?..
Я вздрогнул: никогда не слышал в своём голосе такой растерянности.
– Тоша никак не может проснуться. Я позвал Ракушку. Она его как увидела – бросилась со всех крыльев, запищала… Подбежала… и вдруг остановилась как вкопанная. Понюхала его и отошла. И ни в какую даже притронуться к нему не хочет. А он всё спит – глубоко-глубоко. Я уж и в ухо дул, и пузо щекотал… Бесполезно.
– Ты спрашивал у неё, в чем дело? – севшим голосом уточнил я. Дурное предчувствие окутало меня холодно и плотно.
– Ты же знаешь, я не слишком силён в драконьем. Она что-то лепетала. Повторяла «немой, немой». Не знаю, что это. Тоша вроде попискивал во сне…
Я сглотнул поднявшуюся в горле горечь.
– Веник-Веник… Не «немой», а «не мой». Ракушка говорит, это не её дракончик…
Друг помог мне подняться. Пошатываясь и опираясь на его руку, я вышел на балкон. Кушка стояла у перил, уставившись вниз совершенно обречённым взглядом. Ветер трепал её гребень, роговой у основания и такой нежный и кружевной наверху. От холода чешуя потемнела и из оранжевой стала рыжевато-ржавой. Дракониха даже не повернулась на звук открывшейся двери.
– А где… он?..
– Вон, – тихо ответил Веник, указав в угол, где посапывал рыжий комочек.
– Мне кажется или он стал меньше?
Веник пригляделся и удивлённо кивнул:
– Точно.
Скажу честно, трансформация с уменьшением меня напрягла и испугала. Но… Вы можете назвать меня чёрствым инфантофобом, и всё же в тот момент гораздо важнее малыша для меня была мама-дракониха.
– Куш, – тихонько позвал я. – Куша…
Она обернулась на голос, увидела меня и оторвалась от перил. Косолапя, медленно подошла к нам.
– Кушенька… Хорошая моя…
Я никогда прежде не обнимал дракона. Это что-то твёрдое и тёплое, чуточку шершавое, грустное и безнадёжное, как волшебство, которому никогда не прижиться в мире людей.
Глава 31
Режим потока
Вагон монорельса привычно встряхивало. Я дремал, вытянув ноги в проход. Какой-то пассажир прошёл мимо и едва не запнулся о мои ботинки. Я вздрогнул и вынырнул из дрёмы. Вагон выскочил на открытый перегон. Снаружи хлынули речной ветер, фонарный свет и мысли о том, что же делать дальше.
«Тоша» уменьшался. Что с ним происходило – кто знает. Было ясно, что это не тот дракон, что был раньше. Это вообще был не дракон, а существо-клон, образовавшееся во временном коллапсе, – спасибо за знания специальной литературе, моему умению толково составлять поисковые запросы и Венькиным связям с эльфами-ветеринарами.
«Возможно, – прокомментировал это Вениамин, – твой клон тоже слоняется по ту сторону Полиса. И каждый день мельчает».
Я вежливо посмеялся шутке, призванной хоть как-то разрядить атмосферу. А потом задумался: вдруг у меня правда есть клон, который бродит по ту сторону и становится всё меньше, меньше, меньше… и когда-нибудь совершенно исчезнет…
Временами эта догадка обретала болезненную уверенность. Мне то и дело снова становилось плохо, и приходило чувство, будто кто-то тянет мои силы. В периоды трезвого сознания я говорил себе, что это патетика и эффект плацебо. Но в периоды резонанса шутливое предположение друга казалось единственным объяснением.
Я сходил с ума понемножечку, наверное.
Ночами не спалось. Наша квартира превратилась в какой-то штаб неспящих. Веник сказал, что Иляна в командировке и некоторое время он, как и прежде, прекрасно поживёт со мной. Я думаю, он соврал, но был благодарен за эту ложь – и ему, и его Иляне.
Я не спал по причине дурнейшего самочувствия ночами. Лечился просто: пил кофе и таблетки – самое отвратительное сочетание, какое только может быть. Ракушка, по-моему, тоже заболела – от беспокойства за пропавшего детёныша или от отчаяния… Сидела молча за столом рядом с нами, сложив лапы на пушистом животе, и смотрела на нас своими потухшими черносмородиновыми глазами. Тоже не спала. А Веник, видимо, бессонствовал просто за компанию… Пока держался.
⁂
А всё-таки ничего не бывает зря, и эти ночи принесли свой плод. В одну прекрасную полночь Веник ввалился в дом, смёл со стола всё, что на нём стояло (тарелка гречки, упаковка плавленого сыра и любимый Ракушкой глазированный сырок, к которому она даже не притронулась), и разложил огромную, подробную, запутанную пёструю карту.
– Добыл всеми правдами и неправдами, – с видом триумфатора доложил он, но тут же сдулся, поглядев на осунувшуюся Ракушку, и шёпотом добавил: – Катя дёрнула какого-то знакомого. Она как-то рассказывала, что у неё есть друг-ликвидатор… Не делай такие глаза, Тони! Да, я поговорил с Катей! И всё, проехали! Зато у нас теперь есть карта – темпоральная карта временных петель, тупиков и перегонов, которые когда-либо возникали под Полисом, над Полисом и внутри Полиса.
– Вот это да… – Я вгляделся в переплетения цветных линий, которые словно создавали объём и вдавались вглубь бумаги. Провёл пальцем вдоль одной из самых ярких пульсирующих лент.
– Да-да, – кивнул Веник. – Зришь в корень, Антон. Самый свежий оттиск.
– Что? – Я глянул на друга почти бессмысленно.
– Это самый свежий оттиск. Вдоль этого следа открывались все недавние временные коллапсы. Видишь вот эти узелки? Которые вращаются и вибрируют?
Ещё бы я их не видел – они светились, мигали, и каждый кружился вокруг своей оси, как крошечная юла.
– Ничего необычного не замечаешь?
– Замечаю. Вот этот. – Мой палец уткнулся в крупный пылающий узел, гораздо ярче и подвижнее других.
– Именно, – кивнул Веник. – Очень нестабильный коллапс. А теперь приглядись и скажи мне, где он находится.
Я пригляделся. Перекрёсток улицы генерала Валеро и переулка Южной кровли. Чуть вбок – заброшенная кофейня, некогда одна из самых популярных в Полисе, а теперь – вечерняя забегаловка в окраинном нешумном районе Маргорито.
– Ну?
Чего он от меня ждёт? Я вгляделся в карту вокруг крупного узла ещё пристальнее. Сквозь вязь названий и параллелей разобрал чёрные значки двух станций монорельса. «Эндшпиль» и «Самурайский глаз».
