Эта мысль мелькнула отголоском дневной злости. Я устыдился и сказал:
– Ничего. Попросим Ракушку познакомить вторично.
– Лишь бы только это знакомство прошло не столь бурно… – вздохнул Веник, намекая, что поход в ресторан мы тоже устроили затем, чтобы перезнакомить наших дам. Хотя это только он так думал. На самом деле я ждал его вердикта. Если быть честным до дна, я ждал, что он скажет: Катя-Женя – совершенно мне не пара. Хорошая, пригожая, но совсем не для меня. И тогда бы я совершенно спокойно с ней расстался – наконец-то. Но вместо смотрин у нас состоялась поездка до больницы. Как всегда. Как всегда, Антон, всё у тебя шиворот-навыворот.
⁂
Вечер мы с Веником провели так, словно вернулись в прошлое – на полгода, а то и больше, в то самое время, когда только купили Ракушку и ещё мучились с КМ.
Я привычно расправил белый кухонный диван, изогнувшийся вдоль стола. Вытащил из ящика одеяла и, отодвинув стол, устроился с книгой среди диванных подушек. Но вместо чтения глядел поверх страниц, наблюдая за Веником: как он, по своей старой неизменной привычке, взбивает подушку, разглаживает простыню и пододеяльник и, включив ночную подсветку, с размаху плюхается на диван у противоположной стены. Диван – старый, в бледный цветочек, как и множество вещей в нашей квартире, взявшийся не пойми откуда и не пойми когда, – скрипит и стонет. Веник ворочается, укладываясь, завёртывается в одеяльный кокон, ворчит, затихает. Я жду, когда из кокона появится его рука: высунется и крадучись доберётся до растрёпанной стопки книг.
У меня не хватало духу разобрать эту стопку. Я регулярно протирал с обложек пыль, выравнивал корешки, но расставлять по полкам не хотел. Эти книги будто привязывали Веника к нашему дому, не давая ему окончательно уйти. По той же причине я не разбирал его бритвы и кремы в шкафчике над раковиной.
Этот шкафчик, как и кухонная раковина, как и отсутствие раковины в нашей дико крошечной ванной, был предметом бесконечных споров. Я предлагал расширить ванную до такой степени, чтобы в ней можно было хотя бы развернуться и нормально выбриться. Веник постоянно убеждал меня, что бриться можно и в кухне – зеркало есть, полочек достаточно, света много (окна с видом на Главную улицу вдоль всей стены!). Говорил, что квартирка у нас и так крохотная, куда ещё увеличивать ванную, отхватывая кусок комнаты…
Тут я не мог не согласиться. Наша квартира, гнездо высоко над городом, была великолепна, но невероятно мала. Отдельной комнаткой была только ванная, которая впритык упиралась в лестницу на нижний этаж. Вдоль перил мы поставили крепкую стену, рядом с которой стоял Веников цветочный диван. Там же приткнулись книжная полка и платяной шкаф. Шкаф достался нам серым и безликим, но Вениамин раздобыл плёнку, которой маскируют корабли на внешних орбитах, и теперь для непосвящённых наш шкаф был натуральным кусочком большого космоса. Земное происхождение выдавали только чёрные ручки.
Под шкафом хранился старый Веников комп. Мой компьютер обитал обычно на обеденном/моём/кухонном/гостином/рабочем/общем/ единственном в квартире столе. Но в последнее время стол оккупировал Тоша, так что моё рабочее место переехало под скат крыши, где мы, вопреки строительным требованиям, выдолбили стену и устроили вполне приличный тёплый уголок – там, правда, нельзя было выпрямиться во весь рост, да и вставать приходилось с опаской: крыша покато опускалась к самому полу.
Вместо песчаного линолеума, которым была покрыта вся квартира, «под крышей» густел махровый шоколадный ковёр, а рядом – бордовая стена и серый скат, который мы поленились перекрасить. По полу были раскиданы подушки, там же стояла настольная лампа, а в крохотном ящичке хранились разномастные ручки, блокноты, скрепки, маркеры и даже кактус. Тут же в последнее время пристраивался с ноутбуком и я.
Бок о бок с «подкрышным» уголком вырисовывалась кухня – пожалуй, самая просторная часть нашей квартиры. Кухня мало чем отделялась от комнаты, разве что плиточным фартуком на полу. В нише у стены приютились холодильник и плита, между ними – рабочий стол с шоколадоваркой и раковиной. По ящикам прятались не столько столовые приборы и посуда, сколько наши личные вещи – книги, шампуни и тёплая одежда, которая не вмещалась в шкаф. По всей стене, вдоль которой стоял кухонный гарнитур, тянулись ореховые окна с частым переплётом. Два центральных наполовину выходили на крышу, зато через два крайних Полис был виден как на ладони. Мы любили ужинать именно здесь, игнорируя изразцовый антикварный обеденный стол чуть поодаль. Устраивались на высоких барных табуретках и потягивали шоколад, заваренный любимой Вениковой шоколадоваркой «Свежак». Шоколад всегда получался переслащённым, но тут уж мы, по крайней мере, были уверены: Фуфур и не пахнет…
Ровно в ореховые окна кухни глядели другие стёкла – громадные окна в чёрных деревянных рамах, выходящие на балкон. А там, на балконе, у нас было совершенно пусто, за исключением сливового дерева. Живые, свежие сливы обожали мы оба…
Не захламлять балкон было негласной договорённостью. Мы могли как угодно ворчать, упихивая вещи в шкафы и шкафчики и стонать по поводу маленькой ванной, но на балкон никогда и ничего не выносили. Слива, несколько светильников и узкие стеклянные перила по пояс. Всё остальное пространство было отдано под зону перехода, чтобы спокойно перемещаться к дому, не выцеливаясь филигранно на крохотный доступный для перехода пятачок, как бывало в иных высотных малогабаритных квартирах.
Ну и конечно, мы любили просто стоять на балконе и глядеть на город. Это впечатляло, особенно когда начинался крупный снег и на наших глазах заметало и далёкий Полис, и близкое сливовое дерево. В такую погоду мы сгущали вокруг деревца тепло или просто накрывали его прозрачным колпаком.
После снегопада Веник обожал сбрасывать вниз снежный валик, образовавшийся на перилах. Снег улетал, теряя форму, распадаясь на комки и снежинки, и добирался до асфальта в двадцати четырёх этажах внизу только белыми хрупкими крохами. Вениамин называл всё это – снег, летящий вниз, заснеженный Полис, накрытую колпаком сливу – печальным очарованием вещей.
Ракушка тоже, ещё с первого дня, оценила вид с балкона и самостоятельно и категорично перетащила свою подстилку из центра комнаты, куда мы её положили, к простенку между окном и кухонным/моим диваном. Там же обустроились её игрушки – огнеупорные резиновые курицы и маленький медведозаяц. Она укладывала их с собой спать, пока не обзавелась Ракушонком; теперь это игрушки Тоши. Но, кажется, для него временные петли и косметика Иляны интереснее резиновых куриц…
– Когда вы были у нас в гостях, он разбил у неё пудреницу, – проворчал Веник, дотянувшись наконец до первой попавшейся книги и утащив её под одеяло. – И попытался съесть серёжки. Так что ты Катю-Женю предупреди. Если переедет к тебе, пусть бережёт украшения.
– Да не знаю я, что делать…
– Что? – рассеянно отозвался друг, вряд ли расслышав, что я сказал.
– Я не знаю, что делать с Катариной. Всё это началось с вранья. Теперь ты, конечно, всё знаешь… Но такое ощущение, что враньё не закончилось. Веник, не знаю почему, но мне с ней странно.
