– С вами всё в порядке? – хрипло проговорил я.
Она отошла от окна и подошла совсем близко к моей кровати. Я напрягся, но мадам, кажется, не собиралась прикасаться. Только внимательно, необычно мрачно смотрела в глаза.
– Со мной всё в порядке, Антон. Да и не было со мной ничего особенного. Вы же не думаете, что действительно можете причинить мне вред, вторгнувшись в мысли? Вам пока такое совсем не по силам… Но…
– А как же Катя? Она сказала, что вам плохо… Чтобы я вас спас…
– Это не она сказала, – мягко произнесла Фуфур. – Это были ваши собственные мысли. Просто ваше сознание интерпретировало это так, словно кричала это Катерина.
– Мои… мои мысли?.. Но я же видел, вам было плохо… Вы лежали на полу…
– Быстро вы забыли об иллюзорных капсулах, – криво улыбнулась она. – Всё со мной в порядке, Антон. Но я была поражена… Я была поражена тем, что подсознательно вы так беспокоитесь обо мне.
Глава 10
Моделирование возвращений
– Ох, простите, у нас осталось пряностей на одну порцию, – виновато улыбнулась красноволосая бариста.
Я оглянулся на девушек, болтавших за столиком. Минуту назад Катарина и Иляна в один голос заявили, что хотят раф с пряностями.
– На одну порцию, значит… Тогда ни одного не надо. Налейте просто латте.
– Ох! Простите, я уже приготовила один раф… Теперь пропадёт…
– Тогда давайте этот раф и два латте, – начиная раздражаться, велел я.
– Конечно, конечно! Ох…
Дребезг осколков. Звон. Катин прервавшийся смех.
– Что такое? – крикнула из-за столика Иляна.
– Чашку разбила, – насмешливо отозвалась бариста голосом мадам Фуфур. – Простите, пожалуйста. Могу предложить только один раф и один латте. И круассан в качестве компенсации.
Не вдаваясь в споры, я забрал со стойки картонную кассету с двумя стаканчиками и промасленный пакет с круассаном. Уже на полпути к столику почувствовал лёгкую вибрацию у виска: с чипа списали деньги.
– Приятного аппетита, – крикнула вдогонку бариста.
Мои девушки уже расчищали стол от сумочек, флакончиков и салфеток, освобождая место для кофе, выжидающе поглядывали на меня и недоумевали по поводу моего долгого отсутствия.
– Кофе, мадемуазель, – возвестил я, водружая на стол стаканчики и пакет. – И круассан. Круассан придётся пополам.
Иляна потянулась к бумажному стаканчику и приподняла зелёную крышку:
– Обожаю раф.
– Я тоже, – с лёгким удивлением отозвалась Катарина, поднимая красную крышку. – Антон, кажется, слегка напутал… Тут латте.
– Нет. Это не я. Это у бариста осталась всего одна порция.
– И кому какой кофе?
Я перевёл взгляд с одной на другую, потом обратно.
– Мы можем пойти в другое место. Я знаю, где делают просто отличный раф.
– Я хочу здесь, – с несвойственной ей капризной ноткой протянула Катарина.
– Я хочу раф, – лукаво подхватила Иляна.
– Вы хотите свести меня с ума? Я и так задолбался с этим кофе! Выбирайте сами!
– Нет уж. Очень символичная ситуация, Антоша, – покачала головой Катя. – Решай ты. Нам всем давно пора понять, на чьей стороне твои предпочтения.
Я взял тёплый белый стаканчик с зелёной крышкой, уверенный, что отдам раф Иляне, и замер с протянутой рукой, остановленный появившимся в её глазах алчным блеском. Посмотрел на Катю: она глядела разочарованно, но так же жадно.
Стаканчик в руках стал слишком горячим; я быстро поставил его, дуя на пальцы. По ладони пошли сиреневые пятна. Заслоилась кожа; вместе с ней заслоилась лакировка столешницы около стакана, потом трещинками пошли стены, а с потолка полетел крупный пушистый снег.
– Антон! – недовольно воскликнула Катарина. – Сидишь как собака на сене! Отдай уже кому-нибудь этот раф!
Иляна смотрела на меня растерянно и с тревогой, будто переживала за мой выбор. Катя глядела азартно и с прищуром. Наблюдая, как их лица расплываются, а реальность крошится и трещит по швам, я в медленном ужасе осознавал: от моего выбора сейчас зависит весь мир. Продолжит существовать – или треснет, хрупнет и рухнет.
– Ну же!
В ушах звенело; печальная ведьма Иляна и болотная ведьма Катарина глядели на меня озорно, грустно и развязно. Я в последний миг пододвинул стакан Иляне, и меня окончательно утащило в небытие под свист метели, гомон каких-то птиц и шуршание талмуда мадам Фуфур.
– Хорошо, хорошо, Антон, – произнесла она, даже не отрываясь от бумаг, когда я, справившись с головокружением, наконец поднялся с колен.
Дело было в её кабинете; за окном в мягких сумерках кружились лёгкие снежинки – совсем как в иллюзии. Снежные валики на подоконнике походили на спящих меховых зверюшек; потрескивали дрова в уютном мраморном камине. Мадам, не обращая на меня внимания, захлопнула талмуд, подтянула к себе гранёную стеклянную бутыль, в которой, словно водоросли, переплетались пестики и лепестки, плеснула на два пальца и осушила стакан. Утёрла рот тыльной стороной ладони. Хмыкнула:
– Молодец, Антон. Быстро учитесь. Быстро сообразили, что это иллюзия. Правда, разрушили не сразу… Ну ничего, это придёт. С опытом…
У меня дрожали колени и голос, наверное, тоже, когда я произнёс:
– Не думаете ли вы, что это вконец не по-человечески?
– Что именно?
Она склонила голову и забарабанила пальцами по столу. Посмотрела испытующе, щурясь, с интересом; так разглядывают красивую букашку.
Давя злобу, я отчётливо произнёс:
– Без предупреждения окунать меня в иллюзию. Да ещё в такую. Заставлять выбирать между ними.
– Но ведь всё было не взаправду, – с лёгкой улыбкой произнесла Фуфур. – На что вы обижаетесь?
– Вы сунули свои щупальца всюду; провели свои провода по всей Земле. И всё-таки есть вещи, которых касаться не должны даже такие, как вы. А вы таких вещей касаетесь. Не стыдно?
Куда, куда делись все слова? Я ведь вообще-то не скудоумный, но в этот момент на языке вертелись только вульгарные уличные ругательства и обидные детские словечки, которые так ранили десятилетнего Тошу и были так бессильно-комичны против всесильной Фуфур.
Она посмотрела на меня со спокойным, расчётливым презрением. Помолчав, бросила:
– Вы смешны в гневе. Идите к себе. Я устала. Встретимся завтра.
Встала и повелительно указала на дверь.
У меня внутри всё дрожало от ярости. Но что я мог? Кинуться на неё с кулаками?
– Правильно. Месть – блюдо, которое подают холодным. Вы мне отомстите, красиво, гордо, креативно, по достоинству. Но как-нибудь потом. А пока вон отсюда, у меня от вашей клокочущей злости уже голова болит.
