Так что я покрепче спрятал корректор и постарался устроить своё собственное автономное убежище. Воспользовался кое-какими инструкциями от рабочего бункера и знаниями, полученными от Фуфур: хоть какая-то польза.
Снаружи убежище походило на обыкновенный кривой сарай – плотницкие навыки у меня так себе. Зато внутри всё было устроено так, что бункер огибали любые шаги и перемещения. Это был сарай-вакуум. Запретная и невидимая зона посреди шахматной доски, обе армии на которой единолично возглавляла Фуфур.
Я принял все меры предосторожности, ухищрялся как только мог, чтобы она не узнала о том, чем я занимаюсь. И в результате этих попыток открыл и освоил ещё один весьма небесполезный раздел невербальной науки: весёлые подставные картинки. Такое название я дал ему на правах первооткрывателя. Суть заключалась в том, чтобы запутать потенциального считывателя вербального или невербального потока: выложить фальшивые картинки поверх настоящих мыслей. Главное тут было – соблюсти баланс в деталях. Переборщишь – будет неестественно. Нарисуешь воображаемую картинку слишком скудно – сразу станет понятно, что всё враньё. Но я напрактиковался; без ложного хвастовства скажу, что в деле невербального рисования я стал настоящим докой.
Чем-то это было похоже на иллюзорные капсулы, только более поверхностные. Например, мои картинки никак не могли замаскировать молоко под кофе. Зато для них не требовалось никакой подготовки: зажмурился, представил – и готово.
⁂
За воспоминаниями о сарае я не заметил, как Тоша уснул. Его посапывание постепенно наполнило вагон тихим, детским уютом. Во сне дракончик начал мягко светиться.
– Взрослеет? – поглядев на него, спросил я у Кушки. – Начал светиться…
Она кивнул, вздохнув; всколыхнулись на спине рыжие крылья.
– С ним что-то не так?
Ракушка ответила на драконьем, и на этот раз я приложил все усилия, чтобы разобрать, что она сказала. Выходило, что Тоша рос, но слишком медленно, – видимо, пребывание во временной петле не прошло для него даром. Обычно маленькие драконы начинают светиться и излучать тепло уже на второй-третий месяц; Тоше было куда больше, но он только-только начал отогреваться.
Небольшой экскурс: все драконы по своей природе – холоднокровные ящеры. Но со временем их внутренний огонь разгорается и разогревает их изнутри. Потому-то они и способны на драконье волшебство: излучение света и тепла. Если бы не эта способность, молодняку пришлось бы туго: хорошо, если это домашний или служебный дракон, о котором заботятся люди. Но если это дикий дракончик где-нибудь в горах или в поле, а его родители не могут отогреть его в первые недели, выживет он вряд ли. Будет хворать, хиреть, и в конце концов слабый внутренний огонёк угаснет. Как-то так…
…Поезд ехал, Тоша спал, Куша тоже начала задрёмывать.
– Отдохни, – попросил я. – Я не знаю, насколько надёжно будет в убежище. Вдруг вам придётся снова идти. Убегать…
Мне было так стыдно. Я кое-как, на время, спрятался сам, но не мог ни защитить драконов, ни уберечь друга. Да я, кажется, вообще приносил в этот мир только хаос…
⁂
Когда мой поезд-без-конечной-станции завернул за гряду холмов, вдалеке показались первые огни; скоро пора высаживать драконов.
Ракушка замерла на краю платформы – настороженная, напружиненная – и смотрела на бегущие из-под колёс рельсы. Из сумки на её животе выглядывал сонный, недовольный Тоша. В небольшом рюкзачке за спиной драконихи звенели бутылки и банки: я наложил ей всё, что только отыскал в запасах. Не уверен, что драконы едят паштет и пьют кефир, но кто знает… Я как-нибудь перебьюсь и кофе, не впервой. А наши питомцы – непонятно, что с ними будет дальше. Если всё пойдёт так, как я задумал, то они благополучно пересекут поле, доберутся до убежища, и уже завтра к ним нагрянет Иляна. А потом подтянемся и мы с Вениамином. И всё. И пусть весь мир рухнет – через несколько лет или несколько недель – или не рухнет, а сплетётся в крепкий клубок времени и ещё непонятно чего; пусть хоть что случится. Лишь бы Веник вернулся. Лишь бы отстала Фуфур.
Не знаю, что произошло с другом, когда он забрался в будущее. Не знаю, что с ним теперь. Не знаю, жив ли он. Несколько часов назад я вспомнил о кубиках связи – тех самых, что мы с Веником хотели, да так и не решились завести, а они с Иляной – решились. Конечно, это было в той ветке реальности, которая теперь безнадёжно затёрта, но вдруг, вдруг они пришли к этому решению снова, несмотря на то что так и не поженились?
Кубик связи – если, конечно, он был – мог бы стать нитью Ариадны, благодаря которой я вытащил бы Вениамина обратно. И единственный в мире человек, который мог иметь парный кубик, сейчас ждал меня на перекрёстке в часе пути от убежища, куда я отправил драконов. Наверное, следовало договориться о встрече в более отдалённом месте, но… Как вышло, так вышло. Я оставил Иляне весточку с просьбой ждать меня именно там. Если она получила сообщение, то уже должна была прибыть в назначенное место.
Поезд вынырнул на солнечный свет – с самого утра вокруг клубились тяжёлые тучи, – и я заметил вдали крошечную фигуру. Сердце дрогнуло. А минуту спустя я уже затаскивал Иляну на платформу, точно как Ракушку несколькими часами ранее. Что поделать, такой у меня нынче был дом на колёсах, без ступеней и крыльца… Когда она взобралась и отдышалась, то не стала дожидаться, пока я справлюсь с собой, а просто подошла и обняла меня, быстро поцеловав в щёку.
– Живой.
– Иляна…
– Антон. Антон-Антон… – она поглядела на меня рассеянно, одновременно радостно и грустно. – Найдётся у тебя поесть?
Вот так почтовый вагончик вторично превратился в столовую. И вновь, как в старые добрые времена…
– Просто день ностальгии, – с улыбкой протягивая ей посыпанный сахаром хлеб, сказал я. – Прости, больше ничего нет. Всё отдал драконам. Есть, конечно, кофе, но его не рекомендую.
Она рассмеялась, покачала головой. Я налил ей простой воды, а себе заварил очередной стакан кофейку. Пока меня не было дома, Фуфур позаботилась, чтобы в мой буфет проникли просто пожизненные запасы её чудесной арабики. Конечно, я взял их с собой. Старался себя ограничивать, но без её кофе наступала настоящая ломка: трясло, перекидывало во времени… А сейчас мне никак нельзя было терять контроль. Как только сумасшествие засылало ко мне своих гонцов, я делал глоток, и в голове прояснялось.
Кофе. Кофе. Ещё одно, за что я так благодарен моей милой мадам. Подсадила на свою арабику…
– А ты вообще-то в курсе, что последний глоток отменяет всё? – спросила Иляна, прожевав сладкий бутерброд.
– То есть? – весьма заинтересованно воззрился на неё я.
– Когда ты выпьешь чашку до дна, восприятие придёт в норму.
– Имеешь в виду, если я допью этот стакан, то снова стану нормальным, а не глюкнутым фу-кофеманом?
Иляна кивнула.
– Ошибаешься. Я заглушил уже десятки чашек кофе. И с каждым разом всё только хуже.
