– Вот вы говорите, легенда, да?
– Я не говорила – легенда. Легенды другие. О воине-лисе, о волшебной белке. Я говорила о сказке, ну, о страшной истории, если хотите, знаете, дети друг другу любят порассказывать, попугать: сколько раз кого вырвало после первой попойки и как они от какого-нибудь злыдня убегали на Лисьей горе.
– Попойка – это на меня намёк?
– Нет. Вовсе нет. Подслушала, когда друзья к Зое прихо… – Татьяна Михайловна прикусила язык, не все ж такие лояльные родители, как она.
– А древние охотники просто так брехать не стали бы, Татьяна Михайловна, пушная наша фея… Пушнорядские точно не стали, может, там какие орловские или со Смоленщины и выдумывали, но наши – никогда. И если они говорили, что в местах захоронения тушек всегда невезуха, и конь спотыкается, и собака брюхо распорет непонятно чем…
– Ну, дорогой, это ж в давние времена. Фольклор. При царе Горохе. Теперь же в зверосовхозе крематории.
– Крематории, да? Будто не знаете, что лис наших закопали?
– Как закопали? – Татьяна Михайловна просто опешила, оцепенела. – Все тушки зверей в совхозе сжигались в норковых печах!
– Не прикидывайтесь, что не знали, что не сжигались.
– Не знала.
– Печи у норок рассохлись в позапрошлогодний убой, их нам не дали. Разве норщики лисунам помогут?
– Что значит, помогут не помогут? В одном зверохозяйстве взаимовыручки уже нет? Каждый сам за себя? Так нам коммунизм никогда не построить.
– Да что вы, Татьяна Михайловна, наивная такая. Какой коммунизм, когда пушнина на валюту идёт, так ещё и дорожает сейчас на мировых рынках. Тут не до коммунизма, когда деньги сами в руки рекой текут…
– Не в руки, а государству.
– Я вас умоляю, товарищ вы наш дорогой. – Вадим говорил с издёвкой. – Государство на ладан дышит. Лис кормить нечем, людей кормить нечем!
– Бесполезный трёп! А по документам? Вадим! По документам? – Татьяна Михайловна взяла огромного сторожа-зоотехника за грудки и стала трясти. – Признавайся. Что по документам?
– Так вы ж их видели, документы. По документам вашим все кремированы тушки-то, да отцепитесь от меня, в самом деле. Зря я вам начал рассказывать. Ну износились печи, бывает, закон сопромата, как говорится, раз в десять лет заказывают новые, а эти в утиль. Норок сожгли на свой страх и риск, дым уже из всех щелей лез, а лис похоронили.
– И где закопали? – Татьяна Михайловна выключила прожектор и села на самый низкий пенёк-табуретку, выпиленный Кузьминым специально для неё. Ей вдруг показалось, что лисы в вольерах притихли и слушают. Во всяком случае, они не шевелились и не копошились, как пять минут назад. А ведь лиса чувствует себя комфортнее в темноте, видит лучше в ночи.
– Не знаю, увезли в лес, но, понятно, недалеко. Думаю, на ту поляну, где и раньше…
– На Лисью, что ли? Так это вообще запрещено, это надо в СЭС сообщить.
– Да что вы! Лисья рядом с шоссе, там же городище студенты-археологи раскапывают, всё никак не докопают.
– Ну что ты, просто практика у них, где-то надо копать…
– Не об этом разговор, – почти трезвым голосом неожиданно отозвался Вадим. – Слышите? Вы тоже не слышите? А потому что мои, то есть наши, лисы всё понимают, что мы говорим. И хитрые какие твари. Не тявкнут, замерли и не дышат. Могут ли лисы задерживать дыхание? – И сторож захохотал страшным гомерическим хохотом.
«Как вообще могли запереть человека тут на работе, без выходных и отсыпных? – подумала Татьяна Михайловна. – Пусть даже он и сам просил. Ведь это нарушение трудового законодательства, режима труда и отдыха…»
– Вадим Витальевич! Ну что вы… Ну не смейтесь так. Страшно же.
– А вы прожектор включите! Не могу я без света. Мне, думаете, не страшно? Духи, они есть, и не переубедите меня, хоть я и материалист, а духи лисьи есть!
– Как захоронили-то, Вадим? – Татьяна Михайловна сидела, безвольно свесив руки. – Не пошла бы зараза какая страшная…
– Нет-нет. Яму выкопали по правилам. На старой охотничьей поляне, на старинной, дореволюционной. Кузьмин рассказал.
– И он от меня скрыл. Вот и доверяй после этого людям.
– Поглядели бы вы на себя со стороны по зиме. Вы из-за корма весь город на уши поставили. А уж если бы о захоронении узнали, так до Москвы бы дошли.
– Вадим Виталич! Ты определись, дорогой. То ты говоришь, что я всё знала. Теперь, что мне специально не говорили, скрывали.
– Нет, – спокойно сказал вдруг Вадим. – Не дошли бы вы до Москвы. Вас бы убили и закопали вместе с вашими ненаглядными лисами. Сейчас лишний шум никому ни к чему. Делят, понимаете, делят деньги. – Вадим загоготал так, что лисы стали скулить.
– Мои лисы живы и я, слава богу. И что ты такое, Вадим Виталич, говоришь-то? Убили бы… За что меня убивать?
– А чтоб не болтали. Много вы болтаете, а ещё больше делаете. Вон гигантов каких навыращивали.
– Кстати, это, Вадим, большой разговор. Повод для конференции. Но всё никак не организуют. Целый год жду конференции. Речь готова, написана-переписана…
– Так покровитель ваш уехал, отчалил в Москву. И всё. Вы теперь как все, Татьяна Михайловна.
– Не мой покровитель, а подвижник, учёный и организатор!
– Да уж, подвижник, с тремя контейнерами манто в Москву махнул, не босиком. – Вадим сплюнул смачно и зло. – А могильник, не волнуйтесь, нормальный такой могильничек, глубже нормы. Это честно. А то побежите ещё по инстанциям, начнёте письма строчить куда ни попадя.
– Слава богу. К лету, значит, перегниют. А площадь?
– Площадь огромная. Семьсот голов забили-то вроде, а?
– Шестьсот четырнадцать товарных и сто тридцать семь племенных, если ни одну тушку не сожгли.
– Ну вот, и я о том же. Значит, к восьмистам скелетикам-то приближается… Но дело в том…
– Подожди, подожди… Яму Беккари! Зимой? Зимой?! – опомнилась Татьяна Михайловна. Она не верила своим ушам. То есть не хотела верить. Но было ясно: Вадим не врал. И ещё было ясно, что если бы он не пил и не одичал тут на станции, то никогда не проговорился бы.
– Растопили там почвы, кострище, все дела, а до этого тушки по мешкам гнили. Неужели дым не видели?
– Откуда? Я ж на работе целый день.
– Вот пока вы там чаи на работе гоняли и ждали, когда вашу шарашку научную закроют, тут всё шито-крыто. Кузьмин начальство успокоил: всё нормально, хороним лис по порядку. По забою. Чем раньше усыплены, тем меньше порядковый номер. Да не рыдайте вы. Ну давайте я тоже зарыдаю. Кузьмин рассказывает, протопили, не промёрзла хорошо земля-то, зима тёплая, вон сколько птицы били зимой. Тетерев не любит промороженную землю.
– Всё равно не могли протопить на двенадцать метров вглубь.
