Зо казалось, что Вадим Витальевич издевается над её мамой, да и над ней. Он очень поменялся, Зо не узнавала отца своего одноклассника Виталика. Они жили в одном подъезде. Но Зо с интересом наблюдала за отцом Виталика и не верила в искренность его слов. Чем больше он нёс пургу, тем настойчивее у Зо складывалось впечатление, что он хочет насолить маме, чтобы она расстроилась, чтобы унижалась и причитала, как бабка на погосте. Зо и сама любила поизводить так учителя, например. Так нагленько, в пику, обидно ему отвечать. Назло… А свой своего видит издалека.
– Товарных забивали, но не племенных. Что вы меня за дурочку держите?! А сами всё втихую, тихонько, втихаря и по-тихому, чтобы шито-крыто и никто не узнал, это не по-коммунистически и не по-человечески! – Сказав самое главное, Татьяна Михайловна обречённо выдохнула. Этот выдох мог означать: хватит реветь, слезами горю не поможешь, вот такой вот пошёл мелочный завистливый народ, которому доверяла, с которым проработала бок о бок столько лет, только о шмотках и своём пропитании сослуживцы думают, и, значит, настала пора самой дело делать. – Да и товарных-то всех подряд – никогда такого не было, элитных, пропущенных при отборе, мы с вами, Вадим, всегда оставляли, да и круглосуточно никогда не усыпляли, с перерывами всегда, крематорий-то сразу не справится! – крикнула Татьяна Михайловна напоследок.
– Да я ж вам говорю – энергии недостаток, вот и порешили их быстро. А вы не слушаете, что ли, меня?
– А что тебя слушать-то? Предатель ты. Вражий шпион! – Татьяна Михайловна прошипела эти слова, как змея. – Пошли, Зоечка, от этого врага народа!
Смертельными электродами нависла тишина. Сотрудники лисьего хозяйства знали, что обе печи еле справились с норками, да и то с большими перерывами… Печей крематория, где сжигали тушки животных, больше нет – износились, а новые, заказанные для лис, как и корм, ещё в прошлом году, так и не приехали – плановая экономика дала незапланированный сбой. Поэтому на этот раз тушки лис не сжигали в печах. Об этом знал младший состав звероферм, но не знали работники приходящие, а Татьяна Михайловна числилась как раз приходящим консультантом и руководителем эксперимента по теоретической части.
– Вы совсем уже, Татьяна Михайловна. А ещё доктор наук и орден имеете, – испуганно затараторил Вадим в спину удаляющимся пушной фее и её дочери. – Вы думайте головой, в чём меня обвиняете!
– Тебе не хочется задумываться о будущем. Но где ты будешь искать работу, если не будет наших лис? – Татьяна Михайловна остановилась, повернулась, резким быстрым шагом подошла к Вадиму, заглянула в его холодные хитрые глаза.
– Но ваших-то оставили, живы они, просто не кормлены. – Ветеринар Карповская решила сгладить конфликт. – А куда теперь мне? Куда теперь остальным? Часть из нас возьмут к норкам. А остальные?
– Да ладно. Декабрь оплатят, – подал голос Серёга Кузьмин, двухметровый, сутулый, вечно нетрезвый работник котельной, который среди всех своих обогреваемых объектов любил «всей ненасытной душой» экспериментальную станцию; нравилось ему посидеть среди зимних вольеров, поболтать с лисами о политике, поностальгировать о прошлом, вспомнить детство, когда они с мальчишками гоняли зайцев по Лисьей горе. Лисы лучше людей, уверял Серёга Кузьмин, которого и в сорок лет никто и не думал называть по отчеству. Кузьмина любили и жалели в городе. Его дочь училась с Зо в одной школе. Была красивая и высокая, в родителей. Зо маялась от комплекса невысокого роста, восхищалась высокими, длинноногими… Но Катюша Кузьмина умерла ещё в шестом классе – сердце. Вышла к лифту, чтобы идти в школу, и грохнулась у раскрытых автоматических дверей. Родители знали, что это произойдёт, но врачи обещали дотянуть Катюшу до тридцати, а тут – всего-то двенадцать. Мать Катюши, жена Кузьмина, ушла с фабрики, подалась в продавцы мороженого. Там общение, всегда с морозцем. А в помещении у несчастной женщины стало «гореть лицо и ломить затылок на постоянной основе»…
– Декабрь оплатят, а с нового года будут ли платить? – огрызнулась ветеринар Карповская. – Ты вообще перебежчик. Куришь то с нами, то с норками этими.
– Так я по теплосети, тёть-ветеринар, – кривлялся Кузьмин. – Я душой только с этими ребятами. – Кузьмин указал на метущихся от голода и холода по вольерам лис. – Давление контролирую в трубах, восемь… тридцать атмосфер…
– Ни восьми, ни тридцати. Лопнут скоро твои трубы, вентиль-то уже к нам перекрыли, сам сижу в сторожке с калорифером, останутся у тебя, Серёга, лишь горящие трубы души вместо лис, – ухмыльнулся злорадно Зинов.
«Какой-то чёрный юмор, – удивилась про себя Зо. – Странно всё это. Надо Виталика спросить об отце, может, он сбрендил на полном серьёзе…»
– А это мы ещё посмотрим. У теплотехника свои секреты, – ничуть не обиделся Кузьмин на колкость про горящие трубы. Он виновато лыбился чёрными зубами, ещё больше ссутулился, сидя на фирменном табурете-пеньке. Кузьмин таких самодельных «под дикую красоту» натащил на станцию штук десять, как объяснял, для красоты и чтобы лис порадовать, напомнить о диком происхождении…
Зверохозяйства норок и лис конкурировали между собой, и работники недолюбливали друг друга. Те, кто работал в основном «на норках», считали лисиц привилегированными. Незаслуженно привилегированными! Носкость у норки – 70, а у лисицы – всего 50. Это если некрашеные. Так почему лисицам такой почёт? Почему премии больше у сотрудников лисьего хозяйства? Неужели всё из-за размера животного? Теперь «норчата» (так иронично прозвали работников норкового зверохозяйства за их детскую зависть к «лисятам») торжествовали. Справедливость восторжествовала, считали они. Доигрались, доэкспериментировались, вывели новый генотип. Ага, как же. Да, норок разводят в шведах
[15], за ними легче ухаживать – лисы содержатся по старинке, так, видишь ли, удобнее Татьяне Михайловне, шведы она не приемлет. Вот и дотанцевались – забили лис, а на следующий год норок будут разводить на лисьих фермах. Всё будет в норках и в норковых манто! Кузьмин знал «эти тёрки», вот и сидел виновато, избегая смотреть на Татьяну Михайловну. Но как мог старался тоже придумать, как помочь любимым лисам. Поэтому и зачастил в последний месяц на эту, самую дальнюю ферму.
– Да что я? Я не перебежчик. Виноват, что ли, что котельная одна на весь зверосовхоз?
– Если бы только котельная. Крематорий и тот один на совхоз. – Карповская осеклась, испуганно посмотрела на Татьяну Михайловну. Но научный сотрудник была погружена в свои мысли.
– Моих пока оставили, спасли татуировки на ушах и на огузке. Но как можно было так поступить – убить племенных лисиц! – бормотала Татьяна Михайловна.
– Неизвестно, что на следующий год будет, – сказал Вадим. – Племенных могли б украсть запросто и себе присвоить. Они на мировом рынке сами знаете, сколько стоят.
– Ну стоят, допустим, только самцы-щенки, – поправила Татьяна Михайловна коллегу. – Да лучше бы украли, Вадим Виталич, всё лучше, чем на манто.
