– Да как их своруешь-то. Они ж под электрикой, – удивилась ветеринар Карповская. Зверохозяйство, хоть и почти пустующее, не охраняемое, по чьему-то недосмотру, а может, специально, по-прежнему находилось под сигнализацией, а по колючей проволоке бежал смертоносный ток.
– Да сейчас везде воруют. Отключили бы вашу сигнализацию. Жена на хлебозаводе пекарем, так они маргарин коробками несут с производства и масло постное. Вот я и подумал: а кто мешает лис слямзить?
– Но почему лис? Норки чем хуже? – удивился Кузьмин.
– А тем хуже, что норок везде навалом. И серебристых, и голубых, и каких хотите, а лисица каждый раз разная. То хромист
[16], то меланист
[17].
– Вадим! А ваша лиса, то есть жена, нашим лисам хлебушка не скоммуниздит? – осенило вдруг Карповскую.
– Лисам?! Хлеб! Да вы что!
– Ну пока корм не подогнали, перетоптаться-то можно, лучше, чем вес терять, они ж племенные, экспериментальные, а Татьяна Михайловна им бы в хлеб химии своей подмешала, – сказал Кузьмин. – Облысеют, какое потомство тогда?
– Корм не приедет, – тихо сказала Татьяна Михайловна. – И химии у меня больше нет, вся вышла. Напоминаю вам, товарищ, выпивающий на рабочем месте: поменьше фантазируйте!
– Прошу прощения, по привычке вырвалось, – засуетился Кузьмин, лицо его, заветренное, с глубокими морщинами на лбу, стало багроветь больше обычного: от неловкости.
Все молчали. Тишина стала просто гробовой. Тут идею подала Зо. Вообще Зо лет с двенадцати ходила с мамой на ферму еженедельно и даже организовала трудовой десант с одноклассниками. Зо обожала зверей, с грудного возраста Зо у них дома жила собака, а сейчас две, мама и сын, маленькие, юркие дворняжки. «Если судить по визуальному осмотру, гладкошёрстные таксы у них в дальних родственниках», – сказала Карповская, встретив свою дочь Стеллу и Зо в парке с собаками.
Когда подрастали лисята, Татьяна Михайловна приводила дочку на осмотры лет с семи. Зо оказалась блестящим бонитёром
[18], она чувствовала зверя, с удовольствием прощупывала тело лисы под пышным мехом. Комиссия, состоящая из зоотехника Вадима и Татьяны Михайловны, почти всегда принимала то же решение, что и Зо. Лиса пугается, когда её кладут на стол, сжимается, скалится волчьими своими клыками, голосит, как испорченная милицейская сирена, но Зо, невысокая, коренастая, плотная смешливая девочка с вьющимися каштановыми волосами, говорила: «Ути, мой хороший», – и лиса расслаблялась, успокаивалась. Чувство зверя, которого так не хватало многим зоотехникам и звероводам, было у Зо врождённое. В детстве Зо племенная ферма казалась похожей на детский сад. Там тоже грубые нянечки (звероводы и ветеринары), хорошие и злые воспитатели (зоотехники). Просто вместо детей на звероферме – лисы. Зо сохранила не лучшие воспоминания от детского сада, иногда мучительные, поэтому она понимала лис, жалела их, старалась успокоить – они ж как в детском саду. Ни одна лиса ни разу не укусила Зо. Самоуверенная Зо даже перестала надевать при осмотре толстые кожаные рукавицы: «Ну укусят, ну и что, они все с прививками». «А руку откусят?» – смеялся Вадим. Он никогда к лисам без кожаных перчаток не приближался, хотя лисы ему всегда доверяли.
Зо, услышав про хлебозавод, подумала: в школе есть столовая. Объедки из школьных столовых – вот выход! Школьные холодные котлеты никто не ест, и пшенную кашу. Лисам пшёнку вполне на крайний случай, а котлеты – так вообще с мясом, хоть и не сырым.
Глава вторая
Доброта теплотехника
Татьяна Михайловна лично стала обходить школы и детские сады, умоляя спасти лис. И лис спасли. До июня. Только одна заведующая детсадом, сумасшедшая кошатница Любовь Петровна, отказалась отдать объедки столовой – ей самой они были необходимы «для кисок». Школьники таскали лисам объедки из столовых, оставляли у столбов с проволокой, а потом приноровились перекидывать через проволоку прямо в вольеры. Приносили и вяленую дичь – в охотничьем осеннем сезоне пушнорядцы немерено настреляли дичи, у многих она не влезала в погреба, а бытовых морозилок тогда ещё почти не было. Дичь радовала своим изобилием и зимой, глупые тетерева сами лезли под дуло. И тогда у лис случался праздник. После Нового года на сторожке экспериментальной фермы появилось объявление, что все «сухие пайки» складывать только здесь, то есть у сторожки. Для Вадима новый год начался, как и для всех сокращённых сотрудников лисьей фермы, трагически. Но он цеплялся за работу как мог, носил в отдел кадров батоны ароматного хлеба и короба маргарина. И остался-таки на ставке сторожа, причём обязанности всех сокращённых работников выполнял – он теперь был и зверовод, и ветеринар, и зоотехник в одном лице, и всё за одну зарплату сторожа. Вадим огрубел, стал зол и невежлив, он сильно поправился на хлебе с маргарином, который жена по-прежнему выносила с хлебозавода. На нервной почве он целый день жевал толстенные бутерброды, запивая исключительно разведённым спиртом, поставки которого ещё случались. Ел Вадим всегда на глазах несчастных лисиц, он даже стал их дразнить, иногда, когда никто не видел, не передавал лисам дичь, а уносил её домой. Но сын Виталя что мог тащил обратно, извинялся за отца. Зо и без Витали знала, когда его отец Вадим Виталич ворует у лис, а когда – нет. Они с друзьями стали бегать на звероферму и убирать за лисами. Для этого лис надо было перегонять в переносные клетки. «Бывший» зоотехник помогал ребятам, он с каким-то наслаждением, даже кровожадностью захлопывал дверцу, поворачивал замок и, пока ребята убирали отходы, говорил лисам тихо что-то такое, отчего те кусали прутья клетки, скалились и испуганно лаяли – будто понимали человеческую речь. Уборка клеток – дело неприятное, но ребята под руководством Зо и особенно Стеллы Карповской преодолели брезгливость. Позже все школьники из их школы установили дежурство на экспериментальной станции.
Весь город от мала до велика сочувствовал лисам, дети и родители очень переживали – ещё в августе показали по местному каналу и написали в областной газете, что закуплен уникальный серебристо-чёрный канадский щенок лисы, на которого возлагаются огромные надежды, писали и брали интервью у пушного короля, он рассказывал, как идёт строительство новой, четвёртой зверофермы, где «наконец-то, спустя шестнадцать лет» будут получены ценнейшие и очень дорогие шкуры пушнины размеров, намного превышающих стандартные. Спустя четыре месяца жизнь поменялась кардинально! Но репортажи все помнили.
Слухи не быстро, но распространялись по Пушноряду. Татьяна Михайловна по характеру была очень покладистая и добрая, сколько времени она потратила, натаскивая детей сослуживцев по химии, а кое с кем даже физикой занималась, и всё бесплатно, точнее, за услуги: кто-то горжетку лучшую с фабрики предложит выкупить для московской родни. Проводник, с которым переправлялись оказии, перестал брать в Москве плату с родственников Татьяны Михайловны – свекровь аж расплакалась от умиления: проводник передаёт «пушное золото», отказываясь от благодарности! А просто с его ребёнком тоже занималась Татьяна Михайловна. «Пушное золото» – так в Пушноряде называли шубы из лис-хромистов
[19].
