– Так они чувствуют себя сильными, – невесело усмехнулась она, приглаживая его волосы. – Но в этом кроется их самая большая слабость, они могут напасть только толпой. Только когда кто-то стоит за их спиной. Ты тихий, вежливый, и они считают, что могут вот так… Но это неправильно. Неправильно и некрасиво.
– Это когда-нибудь закончится? – спросил он и глянул на нее с такой надеждой, что у Чашечки свело скулы от жалости к этому мальчонке, тело которого неожиданно выросло до размеров десятиклассника, затаив внутри детскую душу.
– Мы справимся. Вместе. Занятия с психологом помогают?
– Вроде бы. Все еще тяжело, но я стараюсь…
– Ты молодец, – похвалила Чашечка и тут же спросила: – Савелий, как ты думаешь, кто мог их убить?
Он помолчал, покусывая губы. Слабенький, едва зарабатывающий хлипкие тройки, Савелий пошел в десятый класс просто так, не решившись уйти в колледж. Но Чашечка порой спрашивала его мнение по разным вопросам, потому что эту светлую голову частенько посещали верные мысли.
– Когда они бьют, то всегда начинает кто-то один, – шепотом поделился Малёк, косясь на дверь. – Но потом… Они подбегают все разом. Даже те, кто со мной общался. И бьют. Все вместе. Мне кажется, внутри каждого из них есть тот монстр, что убивает наших одноклассников…
По спине у Чашечки поползли мурашки. В коридоре взревел звонок, и пятый класс гурьбой ввалился в кабинет, мельтеша и перебрасываясь рюкзаками. Малёк торопливо поднялся с места.
– Приходи на следующей перемене! – крикнула Чашечка ему вслед. – Поговорим.
Но он так и не пришел.
После уроков Чашечка вновь стояла возле окна и смотрела, как десятиклассники разбредаются по домам. Нет, они не шли толпой, но то и дело кто-то выходил парочками, кто-то тройками… Кто-то догонял одноклассников, торопливо размахивая шапкой в воздухе. Одиноким ушел Малёк, натянувший капюшон на самые глаза, следом за ним проползла широкая фигура Славика.
Усевшись за учительский стол, заваленный бумагами и тетрадями, Чашечка вытащила чей-то ободранный листочек с жирной двойкой и принялась рисовать. Красная ручка оставляла алые полосы на линованном листе, а Чашечка все выводила какие-то фигуры и контуры, раздумывая об убийствах, позволяя руке идти следом за мыслью.
– Екатерина Витальевна! – раздался с порога визгливый голос. В дверном проеме, с интересом изучая вырванный замок, стояла историчка. – День добрый! Твои сегодня три двойки схлопотали. Савелий этот, Аглая и Максим. Уже без Шмальникова и Абдрахимова остались, а все туда же. Чем администрация думает, когда таких в десятый класс берет?! А Славик твой вообще рисует уроки напролет.
Чашечка прикрыла рукой свой кривоватый рисунок и улыбнулась через силу:
– Я поняла. Будем применять меры. Спасибо, что рассказали.
– Применяйте! – рявкнула историчка и, оглядевшись на прощание, все-таки ушла.
Чашечка выдохнула и посмотрела на листочек. Две руки крепко держались друг за друга, переплетаясь длинными пальцами. Подумав, учительница подтянула к себе список класса, в котором перечеркнутые синей ручкой фамилии встречались все чаще и чаще, постучала по столу ногтями и принялась обзванивать родителей.
Рассказывая каждому о нападении на Веру, Чашечка выслушивала протяжные вздохи, фальшивые соболезнования и чутко улавливала страх за своего ребенка. Она говорила о том, что на Веру напали в ее же комнате, что матрас был насквозь пропитан кровью. Рядом спала маленькая сестра. И пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА, присмотрите за своими детьми, вы же видите, что происходит. Да, полиция ищет. Нет, им не все равно. Да, мы все стараемся понять, что это.
Но пока мы не знаем, прошу, будьте рядом.
Они клятвенно обещали, всхлипывали и ругались, а Екатерина Витальевна все никак не могла отделаться от холодного предчувствия, что уже завтра их детей станет на одного меньше. Она пыталась как можно сильнее напугать родителей, чтобы хоть они присмотрели за ребятами, чтобы хоть они сохранили детскую жизнь.
Договорив, Чашечка подтянула стопку тетрадей и, нацепив на нос очки, принялась за работу: разбирать закорючки, исправлять ошибки, расставлять знаки препинания, щедро разбрасывая тройки и радуясь каждой пятерке. День за окном тускнел, наливался свинцовой тяжестью, но поглощенная заботами Чашечка этого не замечала.
Только когда в полутьме красная ручка вдруг начала оставлять черные отметки, а глаза заныли тупой болью, Чашечка оторвалась от работы и, оглядевшись, с удивлением поняла, что на улице вспыхнули первые фонари. Потянувшись, Чашечка включила в кабинете мерцающий свет, и мигом над головой загудели старые лампы. Стопка домашних работ шестого класса закончилась, пора браться за пятый.
В коридоре что-то оглушительно хлопнуло, словно взорвался переполненный воздушный шарик. Вздрогнув, Чашечка жадно прислушалась к звукам, но повсюду воцарилась мертвая тишина. Скинув шаль, Чашечка повесила ее на стул, расправив вязаное серое кружево, и осторожно подошла к двери, морщась от того, как громко стучат ее каблуки.
Чашечка выглянула из кабинета, придерживая рукой бесполезную дверь. Нехорошее предчувствие подползло к ее ногам, и она поняла, что крепко впивается белыми пальцами в обшарпанную древесину.
В коридоре было пусто. Лишь у самой лестницы, там, где тусклые лампы едва боролись с тьмой, что-то валялось на полу. Чашечка прищурилась, но так и не поняла, что это. Оставив мусор на совести уборщиц, учительница вернулась в класс.
За жалюзи чернела ночь. Низкое небо заглядывало в класс, роняя сплетенные тени на распахнутые тетради, и только гудящие лампы чуть прогоняли стылое предчувствие.
Чашечку захлестнули воспоминания. Они всегда дожидались именно этого времени, когда ночь вылизывала город шершавым языком, борясь с тусклыми фонарями за каждую узкую улочку. Подойдя к окну, Чашечка приоткрыла створку, впуская в кабинет морозный воздух.
С тихим скрипом приоткрылась дверь. Медленно и протяжно, она застонала на всю пустую школу, и Чашечка судорожно обернулась, подумав, что это кто-то пришел к ней в гости.
Ника. Или Лешка Шмальников, от которого только фарш остался, как на котлеты…
Никого. Дребезжит сломанный замок.
Это просто сквозняки.
Чашечка плотно закрыла дверь и на всякий случай подперла ее стулом. Никогда еще в своем кабинете она не чувствовала столько страха, одиночества и тоски.
Воспоминания. На учительском столе под мутным стеклом лежат сведения обо всех учениках, крошечные записки, чьи-то старые рисунки… Чашечка никогда не спешила домой: там все равно никого нет, так зачем же уходить из прежде уютного и теплого кабинета?
До поздней ночи она сидела на работе, занимаясь документами, тетрадями и списками, только бы не идти в квартиру, не включать холодный свет в прихожей и не искать в пустом холодильнике позавчерашнюю пресную овсянку. Екатерина Витальевна возвращалась домой, только чтобы поспать, а наутро вновь мчалась на работу.
