Родители живут далеко. Муж, с которым она прожила шесть лет, ушел к другой. Так бывает порой. Случается.
Но от этого не легче.
Мимо кабинета кто-то пробежал – легкие шаги, почти невесомые, едва слышные. Чашечка оторвалась от тетради и посмотрела на дверь – шаги замерли, словно бы кто-то там, неизвестный, остановился.
Тишина.
За окном притих ветер. У Чашечки дернулась щека.
Спокойно.
Она аккуратно подровняла стопки тетрадей и отнесла их на узкую тумбочку, собрала учебники и папки, пытаясь не торопиться, но руки тряслись, а сердце стучало где-то в горле. Пальцы наткнулись на маленький листок с ее кроваво-красным рисунком – две руки, крепко держатся друг за друга. Ребята, не оставайтесь по одному, только если вы будете вместе, то сможете выжить…
Школа пустая. Кто там бегает?..
Она горько усмехнулась, разглядывая набросок, вспоминая, как в детстве любила рисовать. Она ездила по всем областным конкурсам, привозила кубки и грамоты, была гордостью художественной школы и даже обычный кленовый лист могла нарисовать так, что его трудно было отличить от настоящего. Катеньке пророчили большое будущее, звали в столицу на инженерный факультет, но она хотела творить.
Мечтала стать мультипликатором. Рисовать комиксы…
А потом педагогический институт, сессии, экзамены и работа. В первые годы она еще пыталась отправлять рисунки на конкурсы, но потом, отчаявшись ждать ответа, и сама не заметила, как бумажная рутина затянула ее в болото с головой, не оставив ни малейшего шанса выплыть наружу. И сейчас, сгорбленная, потрепанная вечными заботами и проблемами, Чашечка смотрела на маленький рисунок с таким сожалением, что щемило сердце.
Она все упустила. Не нашла времени, возможности или желания, забыла про детские мечты. Скомкав листочек с жирной двойкой и рисунком, Чашечка выбросила его в мусорное ведро.
На секунду даже страх отступил, поддавшись меланхолии.
Но лишь на секунду.
Снова шаги. Чашечка замерла, ощутив металлический привкус во рту. Господи… Такого просто не может быть.
Шаги раздавались с потолка. Кто-то в коридоре ходил по потолку.
Скрипнула дверь и ударилась о спинку стула, и тут же этот кто-то отступил. Снова шаги, теперь обычные, человеческие, удаляются от кабинета. Чашечка, закусившая кожу на руке, чтобы не издать и звука, судорожно оглядывалась по сторонам, всерьез подумывая о том, чтобы спрятаться в шкафу и просидеть там до утра. Но вот от одной мысли, как она будет дремать в фанерном шкафу, чутко прислушиваясь к каждому шороху в коридоре, стало только страшнее.
Чашечка закрыла окно, глянув вниз – третий этаж, сугробы внизу заботливо расчистила школьная дворничиха. Не вариант.
В коридоре стояла тишина.
Чашечка набросила пальто, натянула шапку и схватилась за пакет с непроверенными тетрадями. Подошла к двери, набираясь смелости. Боже, как ей сейчас хотелось позвонить бывшему мужу, Ване, чтобы он забрал ее с работы, довел до дома, живую и невредимую, только бы не слышать эти легкие шаги, не чувствовать внутри ледяного страха…
Набрала его номер, позабыв о скромности и их напряженных отношениях. Несколько детей из ее класса мертвы. Нельзя же надеяться, что все пройдет само собой…
«Абонент находится вне зоны действия сети».
Больше звонить некому. О Милославе Викторовиче она и не вспомнила.
Тяжело дыша, Чашечка прижалась ухом к хлипкой двери, вслушиваясь в молчание гулких школьных коридоров.
В дверь ударили, и вновь убегающие шаги. Чашечка взвизгнула от неожиданности, отшатнулась прочь и ладонями схватилась за стул, крепче подпирая дверь.
Кто-то ведь издевается над ней. Может, где-то в школе идет родительское собрание, может, кто-то решил остаться допоздна и повеселиться над задержавшимися учителями, а она уже кричит от страха и боится выйти из собственного кабинета. А шаги?.. Да мало ли что могло ей послышаться.
Отодвинув стул, Чашечка рывком распахнула дверь, погасила свет и вышла наружу. Надо будет предупредить охрану, что кто-то бегает по этажу, а у нее сломан замок… Выпрямив спину, Чашечка не собиралась показывать кому бы то ни было, что она до смерти напугана.
Глухо стучали каблуки по бетону, она спокойно, но довольно быстро шла к главной лестнице. Вспомнив про мусор на полу, Чашечка подошла поближе и наклонилась, разглядывая разноцветную мешанину. Это и правда были конфетти: кружочки и тонкие полоски разноцветной бумаги, ворохом покоящиеся на полу.
Выдохнув, Екатерина Витальевна нервно хихикнула. Ну конечно, хлопушка.
Она так и знала.
Выпрямившись, Чашечка шагнула к лестнице и остановилась перед дверью, уже схватившись ладонью за ручку.
За стеклом стояла Ника.
И улыбалась.
У Чашечки подогнулись ноги.
Все лицо Ники было густо залито черной кровью, и даже белки глаз, казалось, вытекали тонкими ручейками на щеки. Рыжие волосы слиплись и висели колтунами, а жуткая улыбка, исказившая лицо, будто вросла в багряную кожу. Провалами глаз Ника смотрела на окоченевшую Чашечку.
Внутри поселилось дикое чувство, будто Никино тело принесли и поставили прямо за дверью, за заляпанным стеклом, и она теперь стоит там, с перекошенным лицом, мертвая и безучастная…
Чашечка бросилась бежать.
Влетев в класс, она прижалась спиной к двери, отбросив от себя пакет с тетрадями, и зашарила по карманам в поисках телефона. Полиция, полиция, только она может спасти, надо найти номер Милослава…
Взгляд Чашечки наткнулся на застывшую в кабинете фигуру, и учительница мигом застыла.
– Теперь я, да? – только и спросила она полушепотом. Желание бороться за свою жизнь растаяло мутным дымком, а страх перегорел, свернув внутренности в тугой узел.
Нечто стояло у окна. Оно напоминало человека, но только до того момента, пока не обернулось к Чашечке. Это был человек всего лишь наполовину: одна рука, одна нога, тлеющий угольком глаз и половина плотно сжатого рта…
Второй части попросту не было, ее словно отсекло чем-то острым, и теперь черная багровая рана сочилась кровью. Цепляясь единственной рукой за парты, существо раскачивалось вперед и прыгало на одной ноге, приближаясь к Чашечке, которая все еще слабо шарила по карманам…
Существо приближалось, и учительница распахнутыми в ужасе глазами видела каждую точку, каждую мелочь: синюшное лицо с мелким глазом и половиной крючковатого носа, рука с загнутыми острыми когтями, будто крысиными, которые царапали парты с каждым новым шагом. Запрокинув голову, Екатерина Витальевна закричала, закричала во всю мощь легких, и болью вспыхнули барабанные перепонки, и звук прошил приземистую школу насквозь и вылетел за плотно запертые окна, а она все вопила и вопила, ощущая, как клубящийся ужас вырывается из груди…
