– Убивая всех чужими руками?.. Ты не вешай на Малька своих демонов. Он бы не стал… Наверное. Никто не может сказать точно – ни ты, ни я. Он – это он. И он тоже личность.
– Да какая личность? – хохотнул Славик. – Он ничего, НИЧЕГО не сделал, чтобы это прекратить, чтобы отомстить всем им, тварям… Он просто молчал. Это не личность. Это фуфло.
– Ты ведь тоже бил его, – вдруг, словно напоровшись на эту мысль, пробормотала Мишка. – Бил, издевался. Тогда, с Рустамом… Вы ведь били его все вместе. И в туалете… И ты был таким же, как и все вокруг, – издевался, делал больно. Чем ты их лучше? Того же Рустама, того же Лехи?
– Это другое.
– Нет, это то же самое. Ты делал ему больно, но себя за это наказывать не хочешь. Ты наказываешь его. За что? Его-то, Малька, бесправного и безмолвного… Он и мухи не обидел. Зачем?..
– Он догадался, – криво усмехнулся Славик, штрихуя черноту. – Подошел ко мне и попросил, чтобы я больше никого не убивал. Мне пришлось его заткнуть.
– Ты попытался его убить, чтобы Малёк никому не рассказал о своих подозрениях? – переспросила она, не веря своим ушам.
– Да. И еще подозрение от себя отвел.
– Господи, Слава… И это твоя справедливость? А как же Ника?.. Она-то что сделала? Ника же всем помогала: и тебе, и Мальку, и даже мне… Зачем? Только из-за этой истерики?
– А ты слышала, что она говорила? – В его голосе стояла непереваренная злоба. Столько времени прошло, Нику похоронили, а он все злится на те слова, сказанные сгоряча… – Жирный, никто со мной не будет… Дура! Все время бегала вокруг своего Малька, как клуша, а когда меня били, когда меня в снег окунали, смеялась вместе с ними. Туда ей и дорога.
– Ты убил ее только потому, что она тебе нагрубила?..
– Ты не слушаешь. Она ничем не лучше их, придурочного Рустама и гниды Лехи, двух уродов, для которых человеческая боль – лучшее лекарство. Ника только прикрывалась лживой добротой, с этим своим жалобным лицом, она просто выбрала удобного человека и помогала ему, не обращая внимания на страдания других…
– Потому что ты не был жертвой! – Мишка пыталась донести до него простую мысль, что царапалась внутри острыми когтями. – Ты был с ними, с Лехой и Рустамом, когда они выбирали жертвой не тебя. Ты пытался стать членом их стаи, но они не принимали. И Ника видела в тебе эту червоточину, поэтому и меньше была рядом, зная, что, как только представится шанс, ты перейдешь к ним, к уродам…
– Неправда! – взвизгнул он. – Я жертва травли, я просто старался мимикрировать и не выделяться, потому что иначе они били бы меня еще чаще…
– Ты прогнулся под них. Думаешь, что Леха и Рустам делали все это от прекрасной жизни? Ты думаешь, будь они чуточку счастливей, стали бы они так себя вести?! Да ни черта подобного! Ты не представляешь, как они выживали…
– Тебе-то откуда знать? Что, как и Вера, по всем кроватям успела попрыгать? – спросил он, желая сделать больно, но ничего не вышло.
– Чтоб ты знал, Вера наверняка металась от одного к другому ровно от такого же одиночества, что и ты. Только если она «по кроватям прыгала», то ты просто как свиней всех вырезаешь. Неизвестно, кто большая тварь в такой ситуации. А о Лехе с Рустамом я знаю от социального педагога – она как-то с Чашкой разговаривала, а я подслушала.
– Ты думаешь, что у меня все дома хорошо? Нет, это не так! Им плевать на меня, на мои проблемы – это не дом, это пустота. – Славик совсем ее не слушал, он зубами вцепился в свою правду, уверенный, что очищает мир от зла. Но Мишка все еще надеялась, что внутри него осталось что-то светлое и теплое, и она ковыряла его душу, пытаясь отыскать там ответы.
– Если я правильно помню, то у тебя мама и папа, нет ни братьев, ни сестер?..
– Мать постоянно в сериалах, дай бог спросит про оценки. Ей все равно. Отец вечно на работе. Я им не нужен. Всего лишь заброшенный жирный сынок…
– Слав, ты же сам не веришь в то, что говоришь. Сколько раз ты в школу приносил мамины пироги, сколько раз вы отдыхали вместе в парке, я сама видела… Дурак ты, Славик, такой дурак. Если думаешь, что у тебя плохая семья, ты просто плохих еще не видел. Мне кажется, что все наши одноклассники душу бы продали, чтобы жить в твоей семье.
– Да ладно? – глумливо спросил он, и лицо его, искаженное, заходило желваками.
– Да. У Лехи пьющая мать, постоянно в синяках, грязная и вонючая… Леха из-за родителей и сам пить начал. У Рустама двое братьев от разных отцов, мать одна работает. Макс вообще в одиночестве жил: мама у него давно умерла, убили ее, а потом и бабушки не стало. Тетя не захотела его к себе забирать. Слав, у него вообще никого не было, никого… Малёк, если я правильно помню, живет с бабушкой и дедом, бабушка инвалид…
– И что?
– И ничего. Они жили гораздо хуже, чем ты, и пытались хоть как-то справиться со своей ужасной жизнью. А ты и ее отобрал.
– Они справлялись, избивая слабых. Унижая. Издеваясь.
– А ты убивал людей. Это лучше?
– Господи, ты такая тупая… И снова, снова по одному кругу, ничего не доходит. Такая же пустая, как и они.
Ветер подхватил его слова и унес далеко-далеко, где не было этой одинокой зимы, промерзшей степи и злобных людей, где не было убийств и унылой школы, похороненной учительницы и настолько гигантской ненависти, что и мир могла бы уничтожить.
– Как ты их убивал? – хрипло спросила она. – Я одного до сих пор не понимаю, ты прав. Как? Рустам, он ведь вообще…
– Хочешь узнать? – улыбнулся он, презрительно глянув на нее. Плечи его горделиво расправились. – Еще бы… Все вы хотите узнать.
Он показал ей скетчбук, из которого торчали ошметки желтоватой бумаги, следы вырванных листов. Кусочки чьих-то жизней: десятиклассников, которые не дожили даже до совершеннолетия. Ни семьи, ни детей, ни счастья… Мишка смотрела, как колючий ветер треплет страницы, и молчала, не желая ничего говорить. Внутри нее будто что-то перегорело.
Славик рассказывал с жадным удовольствием, в красочных подробностях: и о черных рисунках, и об огне, что сжирал бумагу, и о страшных монстрах, которые рвали людей на части… Казалось, Славику это доставляло немыслимое наслаждение, он смаковал каждую деталь, глаза его лихорадочно пылали, а руки принялись подрагивать.
– И что же?.. – глухо спросила Мишка.
– Ты не понимаешь? – Он склонился ближе, будто собирался доверить ей страшный секрет. От него пахло немытым телом, и Мишке потребовалась вся сила воли, чтобы не скривиться. – Они оживают! Мои жуткие рисунки, мои черные монстры, которых ты в жизни не видела… Они оживают и приходят, чтобы убить тех, кто недостоин жить на этой земле. Они подчиняются мне! Теперь ты понимаешь, насколько великой миссией я был награжден?
– Обычные рисунки? – глупо переспросила Мишка. Все происходящее казалось ей бредом. Она вспомнила рассказы о залитом кровью бинокле, она видела фотографии Рустама – того, что от него осталось.
