– Ее арестовали. За контрабандную Книгу Памяти в кабинете. Увели в какую-то Клетку.
– Бред зеленого пеликана. Артана хоть и забывала иногда свое имя, но пойти на преступление, нарушить закон даже случайно – нет, она никак не могла. – Лори потряс головой, и колокольчики на его очках возмущенно зазвенели.
– Однако ее отправили в Клетку.
– Я не верующий, но сейчас помолюсь. Великий Птах, вызволи из клети наветов пичугу по имени Артана Кица. – Лори развернулся к своему спутнику. – Малек, вот видишь. Пока ты копаешься в пыли Ольда и думаешь, что благодать Кабу распространяется на все миры, Артану Кицу, нашу милую Кицу сажают в Клетку по обвинению в контрабанде.
Малек расплылся в улыбке, его голубые глаза лучились доброжелательностью:
– Гармония живет в сердце каждого. Нужно лишь отворить двери для любви и всепрощения.
– Лучше бы молчал. И давай плати за билеты, ты мне должен за прошлый товар, который остался в Кабу. – Недовольный Лори занял место у окна.
В голубых глазах Малька не возникло и намека на протест. Продолжая улыбаться, он протянул Венику плоские камешки с дырочками: «Два тука, вот».
Веник подумал, что вряд ли его хотят обмануть, всучив гальку вместо денег. Поэтому оторвал бумажные треугольники с нарисованной статуей коня и вручил их Мальку. Первые пассажиры, которых он самостоятельно обилетил, – хоть и сомнительный, но все же повод для гордости.
Когда трамвай миновал Коня и Черное озеро, а в окне замаячила гора с очертаниями другой большой статуи, Лори произнес:
– Вот бы наведаться в Старое Депо. Представляю, какие сокровища там могут быть. Но икки…
– Икки настолько опасны? – спросил Веник. Он не успел рассмотреть мелькнувшее изваяние Девы, – трамвай совершил Переход в следующий мир.
Лори в ответ продекламировал:
Как ночь опустится, выходят на охоту дети,
А ты беги от них, пока фонарь твой светит.
Погаснет, и вонзятся зубы в плоть,
Чтоб мясо в фарш перемолоть.
Заметив непонимающие взгляды, Лори стал оправдываться:
– Что вы смотрите? У меня зависла «Неизведанная поэзия» Пфаля Гордого, вот и почитываю ее в свободное время.
– Дети? Я думал, они монстры, – решил уточнить Веник.
– О-хо-хо, да ты еще их не видел! Они монстры в детском обличье. Неизвестно, какая трясогузка клюнула ольдиан, но они создали тысячи скульптур маленьких детей. И все бы ничего, но скульптуры оживают по ночам и нападают на все, что движется. К слову, в Лагере говорят, что видели одну тварь неподалеку. Помнишь, Малек? – обратился Лори к своему приятелю.
– Любовь их защитит.
– Да что-то сомневаюсь. Скорее шестаки покажут свои морды, чем мы увидим, как любовь спасает от икки.
– Шестаки? – поинтересовался Веник.
– Местные из Шестого, их так все называют. – Лори показал на пустой вокзал станции. – Шестой мир, он же Ак, получается… шестак! Я даже сложил строчки на эту тему: «Шестак – прятаться мастак. Но ты, чужак, для него враг!» А, каково? Правда, сильно? Малек, ты оценил? «Неизведанная поэзия» проникла рифмой мне в голову. Надо завязывать с чтением. – Колокольчики Лори весело тренькнули.
Вскоре трамвай вернулся в Москву. Дневной круг замкнулся. Однако в вагоне оставались пассажиры, и Веник не мог здесь сойти. Свою первую утреннюю поездку он провел, выслушивая наставления и оскорбления Жмыха. И последних было гораздо больше, чем первых. Главное, что про пассажиров, а также принцип движения Веник усвоил. Сегодня он вновь пропустил учебу, но зато «как» пропустил – отправившись наматывать круги по семи мирам. Главное, Веник успел понять, с какими временны́ми промежутками ходит «П» и как можно в теории успевать посещать занятия.
Лори вышел на «Чик-Чирики-2» в Новом Депо. В дверях он столкнулся с девушкой, которая держала клетку-домик с активно прыгающей сорокой внутри.
– А, Родега и Керчи, легких вам крыльев! Проверьте Малька, какой-то он подозрительный, как бы не вывез икки, чтобы обратить в Гармонию. А я уже все, вне вашей власти.
Напевая что-то об иволге, Лори поспешил удалиться. Сорока недовольно прострекотала вслед.
Девушка вошла в трамвай и поставила клетку на скамью. К прутьям был примотан желтый ромб с черным контуром.
– Керчи слышал о Кице. Он расстроен. Керчи слышал и о тебе, мосградец. Он обеспокоен, – равнодушно отчеканила девушка. Сняв наплечную сумку, она вытащила стопку одежды и помятую фуражку. – Форма кондуктора. Просили передать. Передаю. Я Родега.
– Привет. А я Веня.
– Крч, крч, крч! – запрыгала сорока.
– Керчи не доверяет людям из Мосграда. У него развилась боязнь открытых пространств после того, как он решил посмотреть ваш город и пообщаться с жителями. В него бросили несколько камней и чуть не вырвали хвостовое перо. Ваши люди примитивные и дикие, они не уважают разумных птиц с дефектами речи. Как и в Тицене, – холодно пояснила Родега.
В ее длинных волосах зеленые пряди переплетались с желтыми, создавая иллюзию венка из одуванчиков на голове. Салатовое платье с глубоким вырезом и кулон в виде сороки дополняли необычный образ.
– Я думал, птиц нельзя вывозить в другие миры, – сказал Веник.
– Крррррч! – возмутилась сорока.
– Керчи не просто птица, он – контролер от Чик-Чирики. И на него не распространяется положение о запрете, – перевела Родега. – Я лишь помогаю ему.
– Понятно, – сказал Веник, как всегда подумав, что разберется и осмыслит все позже.
– Крчу! – скомандовала птица.
Родега подошла к Мальку:
– Ваш билет?
У Веника екнуло сердце. Вдруг он перепутал и выдал голубоглазому оптимисту неправильный билет?
Но девушка одобрительно кивнула. Забрав клетку с сорокой, она молча вышла наружу.
– До чего же умная и сообразительная птица, – жизнерадостно сообщил Малек.
– А девка снулая, как та сычиха утром, – проскрипел кучер Петер. – Вот раньше девки были веселее. Да и Птах с ними. Пассажир на выход или еще круг?
– Похоже, что еще. Надо… – Веник не успел закончить, как в вагон заскочил Жмых.
– Мосгрязь, гуляй. Я сам довезу пассажира.
– Точно? А как же мне домой попасть?
– Домой вернешься вечерним трамваем. Посиди в кабинете, протри там пыль после тупоголовой жирухи.
– Ладно. – Веник взял форму и сразу надел фуражку.
– Только… – Жмых замялся. – Открой сейчас ящик с личными вещами. Мне нужно туда кое-что положить.
– Сам и открой.
– Не-а, только кондуктор может. Не ломайся, если я тебя обидел, то извини. Уверен, мы подружимся, – неожиданно сменил тон Жмых. Где-то явственно чувствовался подвох.
