– Пожелай мне удачи, – сказала я.
Шумные двери Саммит Медикал напомнили мне воздушный шлюз, когда я, хромая, очутилась в потоке теплого воздуха от кондиционера. Внутри пахло виной – виной, которую я испытывала после несчастного случая. Психиатрическая больница пахла по-другому – речь шла о страхе. Нет, этот стерильный воздух напоминал мне о пьяном вождении, о боли и ползании по асфальту, о вспышке лица мальчика на заднем сиденье машины, которую я сбила. Я знала, что этот образ никогда полностью не исчезнет из моего разума.
Тростью в вечной спешке я не пользовалась, и сюда пошла без нее. Как и любая больница, эта казалась одновременно стерильной и наполненной микробами; я засунула руки в передние карманы джинсов.
За столом полулежал охранник, скрестив руки на выпуклом животе. Массивная борода покоилась на его груди. На экране люди в зеленых халатах беззвучно врезались в людей в серебристых халатах в ослепительно-белом снегу. Скрещенные руки охранника едва заметно двинулись, когда я приблизилась к нему.
Я сглотнула и осознала, что мои подмышки вспотели. Из динамиков в коридоре доносилась музыка: Род Стюарт. Почему он?
Сосредоточься.
Так что я собиралась сказать? Верно – я собиралась импровизировать.
Охранник уже качнулся в кресле, положив руку на планшет.
– Вы сегодня уже отмечались?
Я мотнула головой.
– Ох. Боже! – Его глаза снова метнулись к экрану, увидев какую-то ошибку спортсмена.
Круглые университетские часы над ним показали девять сорок один.
– Нужно отсканировать ваши водительские права, – пробормотал охранник, раскрывая ладонь.
Снова у меня возникло ощущение, что я двигаюсь в замедленном темпе.
Если Мейсон посмотрит больничные записи, то он поймет, что я здесь была.
Тридцать пять часов. Скоро это уже не будет иметь значения.
– Куда вы направляетесь? – вспомнил о своих обязанностях охранник. Скептицизм в его голосе был как первая капля дождя из темной тучи.
В холле висела гирлянда, хотя до Дня благодарения оставалось еще несколько недель. Хромированные двери лифта были отполированы до зеркальной чистоты. Они показывали отражение коридора, словно на экране.
Если пойдешь наверх, они оставят тебя здесь. Ловушка.
Это не было ловушкой, но мне пришлось солгать.
– Т и Д, – улыбнулась я. Правда, обычно все равно все можно было прочесть на моем лице, но в этот раз «Труд и доставка», кажется, сделали свое дело.
Он кивнул и оттопырил большой палец, указывая, куда идти. Я поблагодарила его и прошагала мимо, гадая, не вызовет ли подозрение мой гипс.
В лифте этажи были расписаны по отделам. Я нашла отделение интенсивной терапии на четвертом этаже и нажала кнопку. Я представила себе детектива Мейсона, который, возможно, уже едет к больнице и уже знает, куда пойдет. Когда дверь открылась, я вышла. К счастью, отделение не отличалось большой площадью, а двери были лишь частично стеклянными.
Между лифтом и постом медсестер меня снова поразил больничный запах – характерно медицинский, полный страха и воспоминаний. Почему так? Несмотря на все достижения медицины, никто так и не смог придумать, как улучшить запах выздоровления? Моя лодыжка пульсировала. Мои пальцы сжались там, где недавно зажили порезы на ладонях.
Я двинулась по коридору, но вдруг замерла. Я увидела блондинку-медсестру. Она была одна, ни с кем не разговаривала и не сводила глаз с экрана компьютера. В моем сознании не было никакого оправдания тому, что я находилась в больнице. Приехать на лифте – это одно, а вот прогуляться по коридору и заглянуть в палату для пациентов – совсем другое.
Женщина сидела неподвижно, как статуя.
Подождать.
Когда вы останавливаетесь, вы думаете. Нет почти никакой возможности не делать этого: во время авиаперелета, на прямой автостраде, когда не работает телевизор – все ваши мысли и сомнения всплывают на поверхность и требуют к себе внимания.
Я ждала, казалось, целую вечность.
Подумай. Это безумие.
Терпение.
Капелька пота из-под мышки побежала по боку.
Стоя там, я пыталась понять, как организован этаж. Недавно поступившие пациенты, видимо, были в первых нескольких комнатах. Специальная отметка за их дверью означала, что проводится прием. Элли не назвала имени, но, судя по ее описанию, я искала мужчину в возрасте от тридцати до шестидесяти лет, и, очевидно, большая часть его тела была забинтована.
Прозвучал сигнал, и медсестра спрятала телефон, прежде чем шагнуть в коридор, уже подальше от меня. Когда женщина исчезла в какой-то комнате, я пошла по коридору, заглядывая внутрь через стекла каждой двери.
Было поздно, но не настолько, чтобы все уже спали. Свет телевизора отбрасывал на бесконечные белые одеяла голубые пятна. В первой палате сидел пожилой мужчина, во второй – женщина примерно моего возраста. У третьей двери я остановилась. Белые бинты тянулись вверх по руке от кончика пальца до плеча. Пост медсестер все еще был пуст. Я щелкнула металлическим рычагом двери и вошла внутрь.
Когда я закрыла дверь, мужчина поднял голову. В его водянистых глазах читалось удивление от того, что на мне не было белого халата. На доске под телевизором черным маркером были указаны дата, день недели и его имя: Джеймс Мендель. Элли сказала, что этот человек уже несколько месяцев не может говорить. Поэтому-то я и была уверена – разговор с незнакомцем будет очень странным. Мы обменялись беззвучными, сдержанными взглядами, как двое животных, приближающихся друг к другу. Легкий кивок, медленные движения. Я задернула занавеску вокруг кровати и села на стул рядом с ним. Я придвинулась ближе.
Его взгляд казался выжидающим, слегка испуганным. Половина лица пациента была розовой и влажной, вероятно, от крема, который нанесла медсестра. Эта часть лица зажила до такой степени, что стала снова похожей на человеческую кожу. Его волосы покрывали не всю голову. Оставшиеся серые комки волос своей толщиной напоминали парик. В середине лица находилась половина носа, вывернутая вверх и опаленная. Его дыхание было скорее как тихий трепет.
– Мистер Мендель?
Пациент нерешительно кивнул.
Аппараты отбрасывали тени на его кровать и тихо жужжали. Подоконник, на котором обычно лежат открытки от близких, был пуст. Правильно – Джеймс Мендель был нищим. Кто знает, как долго он сможет здесь пробыть.
Телевизор был приглушен, но изображения отражались в его глазах как ряд белых картинок разной степени яркости. Мужчина не спал всего сутки, но уже, казалось, был в полусне, который всегда искажает время в больнице – в месте, где Судья Джуди сливается с Мори, с приходящей медсестрой, с физиотерапевтом. Кто-то всегда стучится в вашу дверь: с таблеткой, вопросом, формой для подписи. Так вот, сейчас я и была этим «кем-то».
