— Хорошо, обещаю. Что ты мне приготовила?
Ангелина затаила дыхание на один удар сердца.
— Джинсы.
— Что? — прохрипел Артемис.
— И футболку.
Артемис понимал, что огорчаться не следует, особенно с учетом сложившихся обстоятельств, но не сдержался.
— Матушка, ты меня обманула.
— Я знаю, ты не признаешь повседневный стиль.
— Ты не вполне справедлива. Месяц назад на распродаже пирожных я закатал оба рукава.
— Арти, люди боятся тебя. Девушки при виде тебя приходят в ужас. Пятнадцатилетний юноша в сшитом на заказ костюме, хотя никто не умер.
Артемис сделал несколько вдохов и выдохов.
— А на футболке есть какой-нибудь рисунок?
В динамиках телефона зашуршала бумага.
— Да. Такой модный. Нарисован мальчик, почему-то без шеи и только с тремя пальцами на каждой руке, а за спиной у него в стиле граффити написано слово «НАОБУМНОСТЬ». Значения не знаю, но звучит современно.
«Наобумность», — мысленно повторил Артемис и едва не разрыдался.
— Матушка, я…
— Арти, ты обещал. Не отказывайся.
— Да, я обещал, матушка.
— И я хочу, чтобы ты называл меня мамой.
— Матушка! Твои требования необоснованны. Я — это я. Футболки и джинсы — не для меня.
Ангелина Фаул выложила козырную карту.
— Знаешь, Арти, иногда люди оказываются совсем не такими, какими себя считают.
Тут крылся не слишком тонкий намек на тот случай, когда Артемис загипнотизировал собственных родителей. Ангелина Фаул узнала об этом, когда ее тело заняла Опал Кобой и маме Артемиса стали известны все тайны народца.
— Едва ли это справедливо.
— Справедливо? Подожди, я соберу пресс-конференцию. Артемис Фаул произнес слово «справедливо».
Артемис понял, что мать еще не простила его за случай с гипнозом.
— Хорошо. Я даю согласие носить джинсы и футболку.
— Не расслышала.
— Хорошо. Я согласен носить джинсы и футболку… мама.
— Я так рада. Передай Дворецки, что на это выделяется два дня в неделю. На джинсы и «маму». Нужно привыкнуть.
«Что дальше? — гадал Артемис. — Бейсболки козырьком назад?»
— Надеюсь, Дворецки хорошо заботится о тебе?
Артемис покраснел. Снова ложь.
— Да. Видела бы ты его лицо во время встречи. Он безумно скучал от всей этой науки.
Голос Ангелины изменился, стал более теплым и эмоциональным.
— Я знаю, то, чем ты занимаешься, Арти, очень важно. Важно для всей планеты. И я верю в тебя, сынок. Поэтому храню твою тайну и позволяю тебе болтаться по всему земному шару с твоими сказочными друзьями, но ты должен поклясться, что тебе ничего не угрожает.
Артемис слыхал выражение «чувствовать себя полным подонком», но только теперь понял истинное его значение.
— Я самый защищенный человек в мире, — произнес он самодовольным тоном. — Меня охраняют лучше президента. И оружие у меня совершеннее.
Снова «гмм».
— Это последняя самостоятельная операция, Арти. Ты мне обещал. Сказал, что должен спасти мир, а потом будешь проводить больше времени с близнецами.
— Я помню, — сказал Артемис, не вполне подтверждая согласие.
— Тогда увидимся завтра утром. На заре нового дня.
— Увидимся завтра утром, мама.
Ангелина повесила трубку, ее изображение исчезло с экрана телефона. Артемис пожалел, что не видит больше ее лица.
Жеребкинс вдруг перевернулся на спину.
— Только не полосатые, — пробормотал он. — Они совсем маленькие.
Потом он открыл глаза и заметил наблюдавшего за ним Артемиса.
— Я произнес это вслух?
Артемис кивнул.
— Да. Что-то о полосатых, которые совсем маленькие.
— Детские воспоминания. Я от них уже практически избавился.
Артемис протянул руку, чтобы помочь кентавру подняться.
— Я не нуждаюсь в твоей помощи, — проворчал кентавр, отмахиваясь от предложенной руки, как от осы. — Сыт тобой по уши. Только вздумай ляпнуть еще раз про «прекрасного зверя» — все зубы копытом выбью.
Артемис расстегнул пряжку на груди, освобождаясь от ремней, и снова протянул руку.
— Я сожалею о случившемся, Жеребкинс. Но теперь все в порядке. Это я, Артемис.
На этот раз кентавр согласился взять протянутую руку.
— Хвала богам. Тот, другой, действительно действовал мне на нервы.
— Не так быстро, — сказала Элфи, успевшая, оказывается, уже полностью прийти в себя.
— Тпру! — воскликнул, попятившись, Жеребкинс. — Разве, когда приходишь в сознание, не полагается стонать и тяжело дышать?
— Нет, — ответила Элфи. — Специальная подготовка по курсу «ниндзя» в полиции Нижних Уровней. И этот парень — не Артемис. Он сказал «мама». Сама слышала. Артемис Фаул никогда не говорит «мама», «мамочка», «мамуля», «мамуся». Это Орион пытается нас одурачить.
— Понимаю, как оно прозвучало, — сказал Артемис. — Но вы должны мне верить. Мать вынудила меня произнести это ласковое обращение.
Жеребкинс постучал себя пальцем по длинному подбородку.
— Вынудила? Ласковое обращение? Это Артемис.
— Спасибо, что выстрелила в меня во второй раз, — сказал Артемис, прикоснувшись к следам от ожога на шее. — Заряд на время освободил меня от четверок. Приношу извинения за чепуху, которую нес этот Орион. Понятия не имею, откуда она взялась.
— Мы поговорим об этом подробнее, — сказала Элфи, подходя к пульту управления, — но не сейчас. В первую очередь следует выяснить, есть ли связь с Гаванью.
Жеребкинс щелкнул по кнопке на экране своего телефона.
— Уже есть, капитан.
После всего пережитого за последние несколько часов возможность просто позвонить в Гавань и установить связь казалась невероятной, но произошло именно это.
Командующий Труба Келп принял вызов после первого гудка, и Жеребкинс переключился в режим видеосвязи.
— Элфи? Это ты?
— Да, командующий. Со мной Жеребкинс и Артемис Фаул.
— Артемис Фаул, — проворчал Труба Келп. — Почему я не удивлен? Надо было нам высосать у этого вершка мозги через уши, когда был шанс.
Труба Келп славился горячим характером, а еще тем, что выбрал «Трубу» в качестве выпускного имени. По Академии ходил исключительно правдивый рассказ о том, как Келп, тогда еще молодой патрульный, ехал на служебном скутере по переулку в Булатауне во время солнцестояния и обратился к дюжине или около того дерущихся гоблинов с бессмертной фразой: «Если вам не терпится вылететь в трубу, вы как раз по адресу!» Отсмеявшись, гоблины вздули Трубу так, что он не скоро об этом забыл. Шрамы сделали его осторожнее, но не слишком.
