Веру из своих объятий не выпускаю всю ночь, даже в дреме. К утру она от моего жара покрылась испариной, тонкий трикотаж облепил ее соски, и мне в полутьме их отчетливо видно. От скрипа моих зубов можно проснуться, но булавка так устала, что даже не пошевелилась ни разу. Только неосознанно переплела наши пальцы и сдвинула мою руку ниже.
Издевается.
Засыпаю я под утро. Затекший, злой, усталый.
А просыпаюсь от ощущения жуткого распирания в паху. Такого острого, что хочется кричать.
Вскакиваю на постели и упираюсь в стальной горячий взгляд Веры.
– Ты температуришь, Вульф, – она ведет рукой по лбу и наклоняется к губам. Целует невесомо и снова удаляется. – Я выйду ненадолго, нужно купить кое-что.
– Нет, – выдавливаю с хрипом и пытаюсь схватить ее за руку, но девушка отходит еще дальше. – Я тебя одну не отпущу.
– Но тебе нужны лекарства, Игорь.
– Мобильный подай.
Девушка прищуривается, но все-таки приносит телефон. Я набираю старого друга, а сам не свожу с булавки глаз.
– Гроза Младший, какими судьбами? Решил вытащить на вечеринку, как года три назад?
– Давид, долго будешь вспоминать? – ржу и подмигиваю Вере. Она складывает руки на груди и прислоняется к стене. Вслушивается в каждое слово, как только не ведет ухом, словно кошка.
– До старости, болван! – бурчит наигранно Давид. – Чего звонишь, Младший? Случилось что-то? – в голосе Аверина всегда слышна улыбка. Он даже умирать будет с улыбкой.
– Да немного шкуру порвал. Поможешь?
Врач ненадолго замолкает, будто обдумывает, как мне помягче отказать. Я слышу, как стучат его дорогущие каблуки, как шуршит одежда. А затем хлопает дверь, и в уши врывается шум улицы. Он уже в пути, в этом весь Давид. Всегда готов прийти на помощь, иногда даже тогда, когда ты в ней сам не нуждаешься. Но Аверин всегда в курсе, где, что и с кем происходит.
– Я уже выехал, буду минут через тридцать. Нужно к сложной пациентке заехать – это недалеко от тебя.
И отключается, без прощания и расшаркивания.
Отдаю Вере мобильный, а сам пытаюсь встать. До приезда врача нужно в душ сходить, а то я воняю, как старый волк, да и стояк жить мешает. Придется передернуть тихонько, чтобы булавку не тревожить. Потерплю без секса пару дней, пусть она все-таки привыкнет ко мне. Привыкнет к самой мысли, что я рядом.
Смотрю в ее стылые глаза и хочу сказать спасибо, что не ушла утром, что доверилась, но не решаюсь. Когда-нибудь скажу.
– Я в душ. Сваришь кофе, Вер?
Она кротко кивает и поджимает губы.
– Ты хорошо спала? – ступать больно, но я все-таки выравниваюсь и подхожу ближе, приподнимаю пальцами острый подбородок.
– Удивительно хорошо, – шепчет Вера и прикрывает веки, пряча за густыми ресницами плавненное серебро.
– Я старался не мешать, – целую ее, также невесомо, как она меня до этого, и бреду в ванную.
Глава 39. Вульф
Воздух наполнен теплой влагой. По кафелю рассыпались бисеринки испарины. Вера купалась: кран в душе все еще капает. Аромат не моего шампуня кажется нереальным, волнующе-тревожным, щекочущим ноздри, посылающим в живот новые вихри желания. От слабости и скручивающей похоти еле иду вперед.
Нужно просто стащить трусы и забраться под воду – должно полегчать. Кожа, и правда, горит, словно я заразился гриппом. Не хватает только слечь.
Включаю кран, встаю к пластику и, прижимаясь лбом к стене, приклеиваю ладони на гладкую поверхность над головой. Вода скользит по телу холодным лентами и, отталкиваясь, разлетается в стороны веерами брызг.
За спиной очень тихо скрипит задвижка, и в поясницу толкается прохладный воздух. Я замираю, как будто меня облили азотом, не могу шевелиться, потому что знаю, кто там за спиной, и это до безумия волнует.
Теплые руки скользят по влажной коже, массируют мускулы и, огибая рану, пересчитывают узелки позвоночника, рисуют что-то на лопатках. Меня трясет до бликов под веками, до невозможности терпеть такую пытку.
– Ву-у-ульф… – шепчет Вера и целует в центр спины, как раз туда, где ошалело бьется сердце. Девушка одной своей близостью превращает меня в оголенный провод под напряжением.
Сцепляю зубы, но не поворачиваюсь. Мне хочется сжать булавку в объятиях, до хруста косточек, до ее сдавленного вздоха, но нужно сейчас оттолкнуть, потому что с меня тогда мало будет толку. Я должен защитить маленькую, чутье подсказывает, что Марьян еще покажет себя, а найти нас не составит труда. С его-то связями.
Вера ведет ладонями по рукам вверх, прощупывая трицепсы, захватывая кисти, и, опускаясь на голову, вплетает пальцы в волосы до сильной отрезвляющей боли. От этого у меня еще сильнее наливается кровью пах.
Ласковые прикосновения плетут из меня невозможное податливое существо, я готов в этот миг, что угодно Вере пообещать, а когда она заводит руки вперед и касается средоточия жара, я не сдерживаю стон и резко поворачиваюсь к ней лицом. На миг вода застилает глаза, на ощупь нахожу горячие приоткрытые губы и не дышу. Не двигаюсь. Только до дикости кричу в поцелуе, как хочу ее всю.
Язык немеет от ярости и желания достать до глубин горячего рта, показать свою привязанность булавке. Чтобы она чувствовала, насколько сильна моя любовь, если не верит на слово, что так может быть. Я люблю, я уверен. И это не прихоть, не влюбленность. Нет. Это было со мной всегда. Это – как любовь, которая записана в вечности крупными буквами, выжженными на обложке книги «Жизнь Игоря Грозы».
Хочется с поцелуем стереть всех моих прошлых баб, каждое прикосновение, подаренное не ей, удалить из памяти каждый оргазм, что случился с другой. Хочу очистить себя от прошлого, потому что она одна такая. Настоящая и единственная. Моя Вероника. Моя Вера, что подарила мне надежду.
И ее голос. Широкий в палитре звуков, глубокий в уникальном тембре. Пусть я не понимаю, как нам теперь выступать с группой, ведь для девушки это опасно, нельзя мелькать и привлекать к себе внимание. Но я горжусь собой, что нашел ее, не прошел мимо, услышал, разглядел в образе гламурной девочки на концерте настоящую Звезду. Только мою Звезду. Хочу, чтобы мои песни пела только она, если не она – то никто и никак.
– Ву-у-ульф, – задыхаясь от ярости моего языка, Вера отстраняется и повисает на шее, впивается ногтями в кожу, оставляя полумесяцы. – Я с ума от тебя схожу, Гроза Младший.
– Я уже сошел. Из-за тебя, Булавка Звездная.
Она кладет ладони мне на щёки, смотрит пронзительно, облизывает свои губы коротким движением и, топая кончиками пальцев по шее и груди, оглаживает ладонью мой живот и, срывая руку ниже, ласково проводит вдоль налитого ствола и захватывает его в кольцо. А затем, улыбнувшись на мой сдавленный «ох», встает на колени передо мной, отчего я почти теряю нить реальности. Меня так колбасит, что не передать словами.
