– Все в порядке, – жмется ко мне, обнимает за пояс и шепчет: – Я так рада, что с тобой ничего не случилось.
– Помнится, кто-то зарядил мне между ног, а еще убегал и прятался целый месяц, боясь, что я – маньяк, – подтягиваю ее к себе и, массируя кожу головы, перебираю тонкие короткие волосы. – Ты точно в порядке, Вера-Ника?
– Да что со мной может быть? – она отмахивается, а мне кажется, что тело у нее слишком горячее и щеки румяные, будто натерла вишнями.
– Говори, куда ехать, – тяну девушку за собой. Мутит после дыма, в голове гулко, в глазах все еще трепыхаются языки пламени, но нужно двигаться дальше. Ночь в самом разгаре, до теплого утра в открытом поле можно совсем испустить дух.
Осторожно надеваю девушке шлем и потуже заворачиваю шарф, а булавка хихикает.
– Будешь смеяться, когда заболеешь, глупая, – отчитываю, когда она пытается отодвинуться.
– Я крепкая, не переживай. И не такое проходила, – но руки, все же, убирает и соглашается на мою заботу. Качает головой туда-сюда, как неваляшка.
– Поехали, – целую Вере пальчики. – Ты горишь, булавочка.
– Ерунда, просто обветрила кожу.
– Хорошо, что я наличку снял. Сейчас в аптеку заедем.
Вера скептически выгибает бровь и тихо прыскает.
– Ночью? Здесь? В чистом поле? Аптека? – она открыто и звонко смеется, прижимая руку к животу, будто не может выдержать напряжение от хохота. Надеюсь, что это не истерика, потому что Вера слишком спокойна после произошедшего: веселится, шутит. Будто мы несколько часов не были на грани катастрофы. – Поехали, беспокойный ухажер, а то я точно замерзну, – отсмеявшись, глухо говорит она.
Я сажусь на байк и жду, пока девушка возьмет меня крепко за пояс. После прыжков по горящей лестнице, а потом полета со второго этажа, рана немного тянет и мучает жжением. Повезло, что удачно приземлился на газон, а не на бетон. Давид ругался, что я швы растревожил. Доказывал с пеной у рта, что коты не стоят моей жизни. Да, я дурак редкостный, что поделаешь.
И следующие два часа, пока Вера жмется ко мне так сильно, что воздух заканчивается в легких, я стискиваю зубы и терплю боль. Ей холодно, чувствую, и не могу пустить за руль, даже если сам свалюсь.
– До поворота, а там мимо балки, возле березки свернешь к деревне, – подсказывает за спиной Вера и явно сдерживает дрожь, но зубы выдают – цокают неосознанно.
Нужно ехать быстрее, а я держу скорость на отметке не выше пятидесяти, чтобы затормозить, вдруг девушке станет хуже. Вот нутром чую, что ей хреново, только признаваться не хочет. Сильная только на первый взгляд, но очень хрупкая, потому что так правильно. Не должны женщины через такое проходить. Не потому что я такой хороший – нихрена я не такой – а потому, что сильный не должен унижать слабого. Это низко. Подло. Противно.
Выжечь из себя мысли и осознание, что Марьян творил с моей девочкой, просто не смогу. Теперь это дело принципа, чести, силы воли: или я, или он. Я не спущу все на тормозах, сломаюсь, но отомщу.
Не придумал еще как, но этот мерзкий подонок будет мучиться, когда я его найду.
Глава 51. Вульф
В деревню мы приезжаем, когда воздух наполняется едкой влагой и запахом гнилой травы, а небо растягивает над головой серое полотенце.
Дороги здесь нет. Есть грунтовая раздвоенная колея, но она местами такая стрёмная, что приходится тормозить до нуля километров и перекатывать мотоцикл, разминая грязь ногами. Кажется, что эту глухомань забыли когда-то давно внести в карту мира, выдохнули с облегчением и не вспоминают.
Вера держится, но по соловьиным глазам вижу, что на отчаянном упорстве.
– Что за место? – спрашиваю, глядя через плечо.
– Вряд ли тебе понравится, но оно безопасное, – Вера отвечает тихо и показывает рукой, куда ехать дальше, осторожно поправляет ремешки шлема на шее, будто ей нечем дышать. Совсем слабо, шевеля синими губами, договаривает: – Я очень надеюсь.
Последнее и страшит. Что-то булавочка скрывает от меня, но я и сам еле на ногах стою и ее дергать не хочу, потому решаю оставить вопросы на потом.
Мимо оврага, тонкой березки, что склонилась над обрывом, плотного и темного бора слева, спускаясь по грунтовой разнузданной колее, я все думаю, что, если нас здесь найдут – враги просто сгинут в этой грязи. Даже смешно, но выбирать пока не из чего. Я мог бы повезти Веру в любой из отелей, денег хватит, но лучше спрятаться там, где меня и её искать не будут. Хотя бы некоторое время.
Ноябрь, еще трава не вся пожухла, и заморозок с утра жесткий – ехать можно, а если выпадет снег… А если все это потечет…
Отсюда точно не будет выхода.
Машина не выберется, разве что джип с высокой подвеской, но заросли такие – вряд ли хоть один водитель решится пробиваться в глушь сквозь терновник и поросль вяза. Вера не просто так сюда поехала, и я доверяю ей свою жизнь, как и она мне свою.
– Останови возле, – она показывает на редкий ряд серых крыш, смотрит на дома, что натыканы в поле за ставом, как дождевые грибы. С другой стороны водоема разгулялся дикий лес, но и там выглядывают бурые углы старых жилищ – наверняка заброшенных. Вижу, как булавка поджимает губы, впиваясь взглядом в одну из крыш, будто воспоминания о тех местах не самые сладкие или наоборот печальные.
– Видишь дуб? – шепчет она, поворачивая лицо в другую сторону. – Поехали туда. Мы на месте.
– Как скажешь, – газую, а сам не могу избавиться от ощущения холодного прикосновения к спине, стоит поймать взгляд Веры, направленный на одинокий и явно заброшенный хутор.
Углубившись в деревню, замечаю, что здесь многие дома ухоженные, хотя и старые – глиняные с черепичной крышей, трава около дворов покошена, земля вспахана, на лугу пасутся упитанные коровы. Значит, жизнь здесь все-таки есть. И люди тоже.
Пролетаем мимо вагончика с небольшой табличкой «Магазин», нас провожает взглядом мужичок невысокого роста в смешной шапке с ушами. Улыбается он так странно, шо дурной, и головой качает туда-сюда.
– Васька, – шепчет булавка и сжимает холодные пальчики на моей талии, подтягивая куртку и пропуская на живот колючий утренний холод. – Жив еще, – выдыхает.
– Знакомый? – притормаживаю у высокого многолетнего дерева, окрашенного пурпурно-золотым и притрушенного первым снегом и заморозком. Часть листьев расстелилась ковром и зашуршала под колесами.
Вера сползает с байка и замирает напротив двора с голубыми воротами.
– Васька – просто местный дурачок, – отвечает на мой вопрос о смешном мужичке возле «Магазина», а потом обнимает себя, будто защищается, и, сдернув шлем, отдает головной убор мне и ступает к калитке. – Жди здесь, – говорит, не озираясь. Как приказ.
И быстро, привычно, щелкает затертой ручкой и толкает железную преграду от себя, заставляя громадную черную собаку на цепи испугаться, а потом разразиться жестоким лаем.
